– Никогда не мог нормально спать перед выездами, – нехотя ответил Крис. – Пытаюсь мысли в порядок привести.
– Хреново у тебя получается, судя по наполненности пепельницы и облаку дыма вокруг.
– Вероятно, придется с тобой согласиться.
– Позволь поинтересуюсь из чистого любопытства, ты со всеми нехотя соглашаешься, или это исключительно моя прерогатива? – в глазах Льюиса мелькнула лукавая чертовщинка; он сощурился, улыбаясь хищно, а я театрально замахала руками. – Хотя, нет-нет-нет, можешь не отвечать! Это одна из черт твоего паршивого характера.
– О, Штефани, как иронично с твоих уст слышать о паршивости характера, – настал мой черед пренебрежительно усмехаться, а Льюису играючи зеркалить мои слова. – Позволь поинтересуюсь из чистого любопытства, ты во всех жизненных сферах такая строптивая? – он не говорил, почти урчал; тембр голоса и обольстительная ухмылка придавали словам Льюиса абсолютно двусмысленное значение.
Обаятельно улыбнулась. Притянула к себе термос. Сделала ещё пару глотков.
– Вот видишь, как хорошо, что я пришла. Тебе не пришлось бороться с кашей в голове. Будешь мучить свою голову другими не менее увлекательными вопросами.
Крис прыснул от смеха – понятное дело, он лишь согласился сыграть со мной в очередной обмен любезностями; но мы друг друга тем и спасали, не все же время задушевные речи толкать. К тому же, порой смех, ирония и цинизм были единственным лекарством борьбы с гнетущей действительностью.
Откинув голову, горгоновец тяжело выдохнул. Задумался. Побарабанил пальцами по столу. Посерьезнел. Посмотрел на меня внимательно.
– Что?
– Очень уверено оружие в руках держишь, Шайер. Ты ведь в тире занималась не ради удовольствия и спортивного интереса?
Ответила не сразу.
– Нет.
Горгоновец вновь кивнул, продолжая выжидательно смотреть.
– Я знакома со жнецами не понаслышке, – вырвалось из меня. Льюис напрягся. – Глупо же надеяться, что, озвучивая точку зрения, отличную от официальной, в один момент в твои двери не постучат блюстители режима, – еще помолчала. – В какой-то момент страшным стал не образ гипотетической тюрьмы, следственного изолятора или дознавательных камер. Стало страшно идти утром в издательство и вечером возвращаться домой. Ты первый, кому я заикнулась об этом. Но обговаривать детали или обсуждать это я бы не хотела. Ни сейчас, ни позже.
Отвернулась. Перевела взгляд за стекло. Темно, прохладно и сыро. До рассвета еще долго. Меня немного потряхивало. Пахло табаком, кофе, кремом для обуви и маслом для чистки пистолетов.
– Хорошо. Я не буду ничего спрашивать, – он чуть склонился в мою сторону, – но, с твоего разрешения… – горгоновец взял меня за пальцы и провел ими по коже под воротом футболки, ниже своей левой ключицы, где темнели причудливые линии татуировок. Я вздрогнула. Подушечками пальцев ощутила рубцы. – Одному ублюдку показалось забавным оставить мне такую напоминалку о том, кем он меня считал. "Монстр", – Льюис отпустил мою руку. – Я бывал в плену и в Штиле, и у "Анцерба", но после радушного приема жнецов те разы казались мне раем.
– Жнецы посягнули на горгоновца?!
Льюис мотнул головой.
– Я тогда еще не был частью группы. Непослушный мальчишка, только пришедший на службу и позволявший много и жестко говорить о том, о чем не следовало, – мужчина усмехнулся. – "Урок будет повторяться, пока ты его не усвоишь". И я усвоил. Но интерпретировал иначе. Перенял опыт, так сказать.
