Она остановилась. Тихий зов повторился – значит, все-таки не ветер!
Зоя обернулась и увидела темную фигуру, появившуюся из-за темных кустов – короткое пальто, зимняя шапка, портфель и цилиндрический тубус, в котором студенты – технари хранили чертежи. Молодой человек вышел из тени, и она узнала Петра.
Как все оказалось просто – вся муть из глубины ее души уплыла в неизвестном направлении, унесенная волной радости, возникшей при его долгожданном появлении. В голове крутилась мысль о том, что он ее нашел, значит, скучал без нее, беспокоился.
Если бы она знала об этом раньше, не возникло бы чувство опустошенности и невозвратной потери, которое сожгло ее изнутри. Целую неделю она мучилась от этого, не надеясь на хороший конец. И вот такой сюрприз – Петр здесь!
Тени, отбрасываемые ветвями деревьев, которые росли вдоль дорожки, не позволяли рассмотреть лицо Петра: он не улыбался, а смотрел серьезно и немного грустно, и тогда Зоя улыбнулась первая.
Плотина сомнений, непониманий и недоговоренности рухнула, и они оба бросились в объятия друг к другу.
Волна радости в душе Зои сменилась волной восторга, а затем шторм поцелуев настиг их обоих. Портфель, тубус с чертежами и Зоина сумочка упали в снег, однако нашей парочке было наплевать на учебники и чертежи.
Очевидно, волны, накатившие на их сердца, переросли в шторм: колени у обоих подломились, и они упали в снег. Поцелуи со вкусом снега – это было волшебно! Прохладная свежесть губ, румянец щек – словно снегири слетелись с веток – и ледяные прикосновения замерзших пальцев: и все же Зоя, не веря себе, думала о ерунде – о том, что она выглядит неаккуратно, извалявшись в снегу.
Петру на это было наплевать: он сам походил на снеговика, но не переживал по этому поводу. Они целовались и целовались, глядя в высокие темные небеса.
Наверное, ангелы в это время смотрели на них и улыбались: они-то знали, что счастья Петру и Зое отпущено всего ничего.
Внешне ничего не изменилось: Зоя регулярно приходила заниматься с бароном, и к концу января «немой» заговорил. Не помешали и два родных языка для того, чтобы третий занял свое место в его голове. Теперь барон мог сносно объясняться на улицах Парижа и Бордо.
– В начале наших занятий у меня в мозгу была мешанина, а теперь все разложено по полочкам, и французская заполняется постепенно, – Николай произнес эти слова не без гордости. – И все благодаря тебе, Зоя.
– Скажу откровенно, иногда мне хотелось применить телесные наказания на наших уроках, – внезапно заявила Зоя и засмеялась.
– Ты меня просто спасла от исключения. А так есть шанс помириться с отцом, – Николай пристально посмотрел в ее глаза и неожиданно для себя рассказал о перипетиях, подкарауливших его по приезде в столицу. Он не скрыл и приезд отца, и его отказ в субсидиях, и то, что зарабатывает на жизнь, бегая по урокам. И даже о том, что скрывает от соседей по квартире истинное положение вещей, играя роль кутилы.
– Бонвивана? – машинально уточнила Зоя.
И Николай так же машинально кивнул головой: все-таки он не зря занимался вечерами.
Они сидели вдвоем в его комнате, лампа горела вполнакала, и сумерки, царящие в комнате, сливались с сумерками за окном. То ли полумрак, то ли откровения барона наводили на грусть – разговор почти не клеился, кроме того, Зоя присушивалась к шагам в коридоре, стараясь не пропустить приход Петра. Внезапно она поняла, что его светлости уроки не нужны, и он ищет предлог объявить ей об этом. Она вздохнула: если это случится, то встречаться с Петром им будет затруднительно. И что тогда делать?
