Зарницы на горизонте (сборник) - страница 2

– Крепко наши били немца под Ленинградом… Теперь уж наша армия рванёт вперёд, так ведь, Бадук-абый? Вот бы зима подольше продержалась. – Чувствуя внимание соседа, стараюсь быстрее высказаться. – Шафик-бабай говорит, что зимой наша армия лучше воюет. Продержись такая зима, мы бы их, наверное, до самой границы турнули…

Бадук, сказав «да-а», снова погрузился в свои раздумья. Иногда он негромко выводит мелодии известных песен, видимо, вспоминая летние игры-вечеринки. Но даже шуточно-весёлые или плясовые шустрые мелодии выводятся у него сегодня очень и очень тоскливо.

Кончит один куплетик, начнёт другой, третий. А потом снова и снова: «Повидаться бы слетел…»

И перед моими глазами всплывают лунные летние вечера и небольшой майданчик недалеко от сельского клуба. Я как будто явственно слышу, как на саратовской с колокольчиками гармонике частым перебором играют эту плясовую мелодию. И Бадук-абый, раскинув руки, сизым голубком носится вокруг дочери однорукого Хайрутдин-абзый – Гульдамины. Участник прошлой войны Хайрутдин-абзый имел кучу детей. Из них самой шустрой и озорной была, наверное, Гульдамина. Она и мне очень нравилась.

В Байтирякове почти все знали, что мать Бадыгуллы – Хубджамал очень рада была бы женить сына на ком угодно, если его не возьмут в солдаты. При встречах с Гульдаминой она старалась быть ещё ласковее, чем обычно. Да, большинство сельчан знали о дружеских взаимоотношениях Бадука с Гульдаминой. И диву давались, что в такое трудное и горестное время они так красиво дружат. Наверно, его застенчивое ухаживание ещё и ещё раз напоминало молодым солдаткам их первые встречи с будущими мужьями.

У Бадука было двое братьев. Оба с начала войны оказались на поле брани. Старший вот-вот должен был вернуться с действительной службы. И началась война. Являясь моряком и часто отлучаясь с материка, он и раньше писал редко. А в последнее время от него никаких сообщений не было. А другой брат, Бари, был призван в армию в начале сорок второго года. Писал он регулярно. Сообщал, что легко был ранен, лежал в госпитале. С нового места службы последнее его письмо было направлено в конце января этого года. Как они там? Живы ли ещё?

Да, может быть, сейчас Бадук и о судьбе братьев печалится. Если к весне и его заберут, то старая мать с такими горестями останется совсем одна…

Редеет жемчужный блеск в придорожном снегу. Вот дунул резкий ветер со стороны глади озера у хазратова сада. По белому полю понесло затвердевшие комочки мелкого снежка – снежную крупу. Ворот моей тонкой, как рядно, старой чекмени затвердел, покрылся инеем. Стало зябко, холодно. Я соскочил с саней, решил малость побегать, согреться. Но Бадук сказал:

– Уже подъезжаем. Скоро грузить начнём, согреешься…

Вот мы уже нагрузили воз, потихонечку ползём обратно. Дорога то на бугорок, на холм тянется. То мы скатываемся вниз, в сторону речной уремы. Но тальников отсюда уже не различишь, в вечерних сумерках виднеется только сплошная чёрная их полоса.

– Держи вола за рога, не отпускай! – кричит мне Бадук сзади. – Собьёмся с дороги – домой не доберёмся.

Вол стал чаще приседать на колени. И скользко на дороге, да и устал он. Правда, когда мы загружали воз, он с аппетитом скушал целую охапку соломы. Я тяну вола за рога, а преждевременно повзрослевший Бадыгулла-абый, в недавнем прошлом ещё такой же школьник, как и я, на пригорках изо всех сил толкает воз сзади. Ему тоже теперь не до песен. Устали. К тому же к вечеру подул ветер. А аула всё нет и нет. Если бы даже было недалеко, наверно, всё равно слабый свет свечей в домах не был бы виден нам.