Зарубки памяти на скрижалях истории. Алгоритмы и ребусы русофобии Запада - страница 37



Как ни странно, но выступление Чурикова произвело обратный эффект. Студенты убедились, что раз у меня не было приводов в милицию, то никакой склонности к воровству у меня нет, а вся эта история с медом является лишь нелепой случайностью. Собственно, про себя я тоже так думал. Я никогда не испытывал склонности к воровству ради корыстных целей и считал эту историю с медом нелепой случайностью. Конечно, отвечая на вопросы зала и президиума, я этого не говорил. Приходилось быть слегка лукавым и говорить то, что хотелось услышать залу и президиуму. Но все-таки меня изрядно помучили, а ложь во спасение далась мне с большим трудом и духовным напряжением. Тем не менее я добился главного: произвел хорошее впечатление и на сокурсников, и на членов президиума. После того как нас всех заслушали и опросили, ведущий собрание предложил выступить потерпевшему, а затем всем желающим высказать свое мнение. Потерпевший оказался человеком порядочным. Он отказался от материальных претензий и одним махом простил нас всех, не делая никаких исключений.

Выступающих студентов было немного, но все они не имели к нам никаких претензий и как один предлагали взять нас на поруки. Иначе и быть не могло. Ведь практически они не несли никакой индивидуальной ответственности. Претензий к нам не было. Мы никого не обижали, а студенческое братство никто не отменял. Подошли к самому ответственному шагу – голосованию. Голосовали индивидуально по каждому обвиняемому в том же порядке, как и обсуждали. Всех моих подельников за несколько минут взяли на поруки единогласным голосованием. Когда выставили мою кандидатуру, то зал также единогласно проголосовал за то, чтобы взять меня на поруки. С моей души будто свалился тяжелый камень. Я внутренне возликовал. Радовался я рано. В президиуме раздались возмущенные голоса.

Кто-то из учителей или партийно-комсомольского аппарата выступил, надавил на то, что студенты не понимают всей ответственности принимаемого решения, и внес предложение не исключать меня окончательно, а на один учебный год отстранить от учебы и дать возможность честным трудом на химическом предприятии города Котовска доказать свою дисциплинированность и порядочность. При положительной характеристике с места работы в сентябре 1962 года Мальцев будет восстановлен в техникуме и продолжит учебу на втором курсе. Директор кивком одобрил это предложение, и оно было поставлено на голосование. Я замер в ожидании, но зал единогласно отверг это весьма разумное предложение. Никто не поднял руку, наступило гробовое молчание. Зал снова поддержал меня и вернул мне тихое ликование и спокойствие. Попытка настоять на своем со стороны руководства техникума повторялась трижды, но все три раза студенты снова голосовали за то, чтобы не отчислять меня на год, а взять на поруки. Я не обратил никакого внимания на то, что формулировка условия взятия на поруки перед очередным голосованием руководством техникума каждый раз корректировалась не в мою пользу. Как раз при последнем голосовании зал утвердил формулировку, что если я нарушу каким-либо образом дисциплину, то «отложенное» наказание в виде отчисления на год будет осуществлено по решению руководства техникума безо всяких общих собраний студенческой молодежи.

На том и порешили, прекратив дальнейшее голосование и завершив общее собрание. Студенты отстояли меня от немедленного отчисления и очень радовались своему успеху. Много незнакомых мне студентов подходили ко мне и жали мне руку. Наша общая победа над руководством техникума была несомненна. Я тоже тихо ликовал и радовался тому, что этот кошмар наконец закончился и я могу спокойно продолжать учебу на втором курсе. А главное – скоро поеду в деревню и успокою родителей тем, что все обвинения с меня сняты и я продолжаю учиться и получаю только хорошие и отличные оценки на всех контрольных опросах и экзаменах. Я совершенно не осознавал, что решением «о немедленном отчислении при малейшем нарушении» под мою судьбу была заложена мина замедленного действия. Не знаю, как в наше время, но в советские времена часть слабых студентов, чтобы избежать провалов на экзаменах, добровольно становились тайными осведомителями руководства института о всех дисциплинарных проступках и даже о нежелательных разговорах своих сокурсников. По своей деревенской наивности и простоте я об этом не знал. И даже не мог себе помыслить, что люди способны на такую подлость и добровольно становятся тайными осведомителями.