Аскер впервые видел столько ровного пространства в одном месте. Молодая травка пробивалась из-под земли, деревья простирали ветви с набухшими почками навстречу солнцу, из поднебесья раздавались звонкие трели птиц. Начиналась весна, третья весна в жизни Аскера. Воздух, какой бывает только весной, вливался в легкие, кружил голову, отчего хотелось лететь куда глаза глядят, все равно – куда, лишь бы только вперед. Одним махом вскочив в седло, Аскер хлопнул своего берке по крупу, и тот понесся, уминая копытами жирную землю и раскидывая во все стороны комья грязи. Солнце еще не высушило землю после таяния снегов, и она липла к копытам, делая ноги берке тяжелее. Но, несмотря на эти затруднения, скакун, вырвавшись наконец из гор на свободное пространство, показал все, на что был способен. Он несся над землей длинными скачками, едва касаясь ее кончиками копыт. Казалось, расстояние для него – ничто, и, как огонь пожирает сухую траву в степях, так этот берке пожирал своим летящим галопом гину за гиной, унося своего седока на край света.
Мысли о крае света или, скорее, о чертовых куличках, пришли, видимо, и в голову Аскеру, потому что он поспешил остановить своего скакуна. В глазах рябило, дышалось с трудом, а горы маячили уже где-то за спиной, у самого горизонта. Да, впору было перевести дух после такой скачки, к тому же надо признать, что наш герой держался в седле довольно нетвердо и не свалился с берке просто чудом.
«Не берке – огонь! – восхищенно подумал Аскер. – Как там его… Ах, я ведь даже не спросил, как его зовут!»
Аскер соскочил с берке и, взяв его за морду, положил ладонь ему на лоб. Его сознание коснулось сознания скакуна, и он, медленно и осторожно раздвигая его пласты, проник в самую середину. Берке еще не оправился от трагической гибели своего прежнего хозяина, постоянно возвращаясь мыслями к схватке под скалой, но наряду с этим в его душе росло чувство благодарности к своему спасителю, который не оставил его в горах одного.
«Как тебя зовут?» – спросил Аскер.
«Огненогий, – был ответ. – Так меня прозвали за стремительный бег, равного которому нет во всей округе».
Берке не уточнил, что под округой он подразумевает пол-Скаргиара.
Итак, скакуна звали Огненогим. Аскер стал называть его Сельфэром, потому что именно так образ, увиденный им в мозгу берке, звучит на хенгорском языке.
Познакомившись со своим скакуном, Аскер собрался снова сесть в седло, чтобы ехать дальше. Он положил руку на холку берке, собираясь вскочить к нему на спину, но тот, увидев это, подогнул передние ноги.
– Ах, Сельфэр, ты меня позоришь! – покачал головой Аскер.
Берке только мотнул головой в направлении своей спины, словно говоря: «Какие тут могут быть церемонии!» Они оба отлично знали, что Аскер совершенно не умеет ездить верхом.
Улыбнувшись, Аскер сел в седло, и Сельфэр, поднявшись с колен, двинулся вперед осторожной рысцой. Убедившись, что Аскер достаточно уверенно сидит в седле на этом аллюре, берке прибавил ходу, и так до тех пор, пока его седок не начинал сползать с седла. Тогда Сельфэр делал движение в ту же сторону и восстанавливал утраченное равновесие.
Ехать было одно удовольствие. Кругом расстилались луга да перелески, которые, отдалившись от гор, начинали образовывать леса. Все чаще на пути среди зеленеющих деревьев попадались настоящие исполины, дорогу преграждали поваленные бурей стволы, ощетинившиеся частоколом острых сучьев. В конце концов Сельфэру это надоело, и он, как следует потянув носом влажный воздух, решительно свернул вправо, не обращая внимания на попытки Аскера вернуть его на прежнее направление. Его упорство было вознаграждено: через полчаса в просвете деревьев показалась тропа, достаточно широкая, чтобы по ней могла проехать телега.
