Леди Джоана, к счастью, не понявшая, какая радость ожидает ее завтра в виде русской бани с паром и вениками, заснула безмятежным сном. Катька нежно и осторожно поцеловала ее в щеку и, сняв обмундирование, улеглась на соседней лежанке.
Утро выдалось холодным, но солнечным. Джоана, выйдя из своей горенки на крылечко заимки, первый раз за время путешествия ощутила не только суровость, но и красоту окружавшей ее природы. Вид на озеро был великолепен. Поверхность воды вся переливалась золотыми бликами. Среди темной зелени елей и лиственниц ярко желтели еще не опавшие листья берез и пламенела багрянцем листва каких-то кустарников, обрамлявших берега. Джоана, опершись на гладко отполированные перила крылечка, завороженно наслаждалась открывшейся ей картиной. Она наконец поняла, почему Михась так любил свой бескрайний северный лес.
Уловив краем глаза какое-то движение сбоку, Джоана повернула голову и увидела Катьку совсем рядом, на взгорке, каменистая почва которого была покрыта разноцветными пятнами лишайников и мхов. Девушка совершала странные, на взгляд Джоаны, движения, какие-то наклоны, приседания, прыжки. Вначале Джоана решила, что Катька выполняет какой-то языческий обряд, но потом вспомнила, как на флагманском корабле адмирала Дрейка во время плавания через океан похожие движения совершали по утрам морские пехотинцы.
Катька вскоре закончила разминку, легко взбежала, вернее, почти взлетела на крыльцо, встала рядом с Джоаной.
– Как спалось, сестренка? – обратилась она к Джоане по-английски, а затем повторила эту же фразу по-русски.
– Спасибо, очень хорошо, – ответила Джоана также на смеси языков.
– Сейчас пойдем позавтракаем, потом погуляем. А после обеда Разик баньку истопит, попаримся. Вечером должен прийти десяток бойцов, отряженных нам в помощь, поутру двинемся в поход. До района поисков нам не один день скакать придется.
– Ну что ж, сколько надо, столько и поскачем, – спокойно произнесла Джоана.
– Ты – молодец, Джоана. Я тебя сразу полюбила, как и Михась.
Джоане была приятна похвала этой девушки, красивой и веселой, двигавшейся с кошачьей грацией, выглядевшей необычайно эффектно в мужском воинском обмундировании. От нее, как и от других дружинников, исходило ощущение доброй силы и надежности. Но все равно она оставалась девушкой и к тому же называла Джоану сестренкой. Собравшись с духом, Джоана наконец задала Катьке вопрос, который давно собиралась задать Разику, но так и не решилась этого сделать:
– Скажи мне, Катерина, почему Михась, когда уезжал из Англии в Россию, в свой лес, сразу не взял меня с собой? У него что, была здесь другая, русская невеста?
– Не говори глупостей, сестренка! Не было у него никакой невесты. Он в своей жизни любил… любит только тебя, одну-единственную. А не взял он тебя с собой потому, что не знал, разрешит ли ему наша церковь брак с тобой.
– Но почему? – воскликнула Джоана. – Ведь если у него никого больше не было…
– А потому что ты – леди Шелтон. У нас в Стане, то есть в нашем лесном городе, уже была одна леди Шелтон. Пятьдесят лет назад она полюбила нашего дружинника и приехала с ним из Англии. Вышла за него замуж, естественно. Родители наши, то есть мои и Михася, тому дружиннику приходились родственниками, хоть и дальними. Получается, что и мы с Михасем с Шелтонами в родстве. Вот брат и хотел вначале выяснить у монахов-летописцев, ведающих в нашем лесном монастыре родословными книгами, может ли он на тебе жениться, или ты – слишком близкая родственница, чтобы стать ему женой…
