Заставить замолчать. Тайна элитной школы, которую скрывали 30 лет - страница 14

«Что ж, очень жаль», – сказал на это отец.

«Может быть, она такая застенчивая, – сказала мама. – Может быть, не расслышала тебя. Ты сказала, что музыка громко играла. Хочешь, я позвоню вашему психологу и поговорю с ним об этом?»

Мама не возражала против моего возвращения домой, но папа был тверд. «Ровно один год. Тебе нужно продержаться этот год, потом решим, как быть дальше».

Я выбросила козыри: у меня злая соседка по комнате. Вчера, когда я одевалась, она смотрела на меня из другого конца комнаты, а потом сказала, что ей хочется иметь мою грудь и живот, а бедра и попу оставить свои.

«Может быть, она хотела сделать тебе комплимент».

«Да, она тебе завидует».

«У меня нет бойфренда».

«Ну а что, разве у всех есть бойфренды? Надо бы тебе сосредоточиться на учебе».

«У меня не получается обзавестись подругами».

«А что эти милые девочки, с которыми мы познакомились на родительских выходных?»

«Каждые выходные они ездят на Мартас Винъярд со своими бойфрендами».

«Это выглядит неприлично».

«Да уж, оставайся-ка ты лучше в школе. Используй это время для знакомства с народом!»

«Мне тут не место».

«А вот и нет. Учителя столько всего сказали, когда тебя принимали в школу. Говорили, какая ты умная и способная».

Стоять у телефона-автомата становилось холодно. Я топталась по заледеневшему гравию.

«Кстати, а ты слышала про Сесиль? – спросила мама. Это была моя одноклассница по начальной школе, которая той осенью тоже уехала учиться в частную школу. Ее отправили в Сент-Джордж на Род-Айленде. – Она только что вернулась домой. Сдалась. Не потянула».

Когда в преддверии Дня благодарения нам наконец-то разрешили съездить домой, я поехала в аэропорт в одной машине с Габи. Мы с ней были из одного города и когда-то вместе ходили в детский сад, а теперь она училась в нашей школе классом старше. Рыжеволосая Габи носила длинную челку и даже не выглянула из-под нее, когда я залезла в наемный лимузин и устроилась на противоположном конце заднего сиденья. Не говоря уже о том, чтобы улыбнуться мне. Я слишком устала, чтобы придавать этому значение. Впрочем, ее неразговорчивость в какой-то мере импонировала мне: она выглядела циничной, а это свидетельствовало об индивидуальности. А еще я знала о ней кое-что любопытное – по вечерам она любила мыть ноги в раковине. Я узнала об этом годом раньше от своего одноклассника Коннора, который безнадежно влюбился в Габи. Максимум, чего он добился в своих попытках ухаживать за ней – были ежевечерние бессвязные и путаные телефонные разговоры, которыми мы в то время увлекались. Во время этих бесед Габи, по словам Коннора, мыла ноги в раковине. Он слышал плеск воды и мягкие шлепки ее намыленных ладоней. Закончив разговор с Габи, Коннор иногда звонил мне – только для того, чтобы поговорить о ней.

Я не возражала. Коннор меня ни разу не интересовал, но в любом случае меня завораживал образ Габи, балансирующей перед раковиной с телефонной трубкой, зажатой между плечом и подбородком. Сама я пользовалась исключительно душем. Я была заядлой теннисисткой, что означало, что летом меня украшали засохшие потеки пота и крема от загара. Я никогда не мыла только ноги. Мне такое и в голову не приходило. Для меня это выглядело роскошью на грани неприличия. А заниматься этим ежевечерне и в полном одиночестве? Да это прямо-таки священнодействие какое-то. Мне нравилось представлять себе это.