Ансен. Вот уж неправда! А как насчет Толстого?
Оден. Он ведь не позволяет своим героям полностью превратиться в святых, не правда ли? Они у него только на пути к святости. У героев Достоевского первый признак святости – душевная болезнь. Она же спасает и Дон Кихота, который, безусловно, был святым. Апостол Павел проповедует как святой, но святого узнаешь не по словам, а по наитию.
Ансен. Интересно, а вам нравятся труды казуистов?
Оден. Кардинал Ньюмен очень хорош: «Грамматика согласия», «Мысли об университете» и некоторые из «Проповедей»[14].
Ансен. Католики склонны преувеличивать его значение в ущерб другим замечательным авторам.
Оден. Некоторые католики вовсе не думают о нем так хорошо. Кардинал Маннинг[15] даже не считает его католиком. Ньюмен выступал против доктрин непогрешимости и непорочного зачатия.
Ансен. Это и похоронило надежды на воссоединение церквей.
Оден. Надежды на воссоединение были похоронены после Ратисбонского собора 1541 года. Некоторые либеральные кардиналы предложили формулу примирения, однако папа заставил их замолчать. И это означало конец власти Собора. Это позор. Протестанты стали поборниками национальной идеи, в противоположность всемирной церкви. Поначалу католиков обвиняли в чрезмерной светскости. Что ж, это не страшно, таково общечеловеческое искушение. Но позже их невзлюбили за то, что они итальянцы и ирландцы.
Ансен. Некоторые из их лучших представителей – англичане и немцы.
Оден. Да, но сами католики относятся к ним с большой суровостью. Знаете, они ненавидят Маритена[16], но терпят его, потому что он так им необходим.
Ансен. Вам нравятся стихи Брехта из его датского сборника: «Schlage keinen Nagel in die Wand»?[17]
Оден. Нет.
Ансен. Возможно, вам пришлась по душе «Dreigroschenoper»?[18]
Оден. Да, я видел ее в Берлине.
Ансен. Полагаю, это сопровождалось беспорядками.
Оден. Нет, нацистов тогда почти не было видно. Уличные беспорядки с политической подоплекой начались только после выборов 32-го, когда нацисты получили так много мест в рейхстаге. В 1930-м они выглядели жалкими и собирали пожертвования на улицах.
Ансен. Вас много читают в Германии?
Оден. Туда невозможно провезти книги. Несколько человек из русской зоны, с кем я состоял в переписке, попали в черные списки властей. Не потому, что они переписывались со мной, но это показывает, что происходит с людьми, обладающими обычными эстетическими интересами.
Ансен. Я не знал, что вы преподавали в Беннингтоне.
Оден. Да, в течение одного семестра я заменял лектора, получившего стипендию Гуггенхайма. Сказать по правде, Беннингтон – сущий бордель. Однажды около одиннадцати вечера я услышал стук в дверь. В комнату вошла девушка и просто отказывалась уходить – настаивала, что останется на ночь. Нет, они чудесные девушки, все прекрасно. Но они болтают. Наутро они мчатся к телефону и рассказывают о проведенной ночи всем подряд. В былые времена люди говорили с большей неохотой, чем совершали поступки. Теперь же все наоборот.
Тут я поспешил откланяться.
11 декабря 1946
Я задержался после лекции и подошел к Одену, чтобы показать ему приобретенную мной в тот день книжку «Испытайте себя!» Кьеркегора.
Ансен. У вас она есть?
Оден. Да, мне кажется, теперь у меня есть все его книги. Ну, если не считать нескольких назидательных трактатов, выпущенных малоизвестными издательствами, но не так уж мне и хочется их иметь. Почему бы нам не выпить?
