Ансен. Существует ли связь между «Виктором» и концовкой «Искушения святого Иосифа»?
Оден. Виктор был реальный человек. Иосиф – это я.
Виктор учился со мной в одной школе: он рассылал анонимные письма. Он говорил нам, что уже это делал, вероятно надеясь, что никто его не заподозрит.
Ансен. Или чтобы заслужить сочувствие. Миссис Виктор не была на вас очень сердита?
Оден. Не было никакой миссис Виктор. Я оберегаю Эдит Джи от всех пришельцев. Мне говорили, что я слишком жесток, но ведь все это правда. Я это видел. Но мое лучшее стихотворение никогда не было опубликовано. В нем говорится о светской моднице. Предметы на ее туалетном столике начинают с ней разговаривать. Она кончает жизнь самоубийством. Я показал стихи одной даме, и, прочитав, она тут же их разорвала. Не потому, что в стихотворении ей почудился какой-то намек, но потому, что она восприняла его как оскорбление целого пола. У меня были копии, но куда-то они подевались. Возможно, я к нему еще вернусь[41].
8 января 1947
По дороге домой после лекции.
Оден. На самом деле Брунгильда вовсе не молодая женщина. Она старше самого Господа Бога и гораздо более толстая[42]. Возможно, моя нелюбовь к Брамсу лежит за пределами эстетики[43]. Но когда я слышу отвратительные комбинации звуков, я подозреваю Брамса – и каждый раз попадаю в точку. То же самое с Шелли. Это единственный английский поэт, которого я по-настоящему не люблю[44]. У него замечательный ритм, но дикция просто невыносима. Ни в какие ворота. Браунинг не мой поэт, но я по крайней мере могу наслаждаться его стихами. Его лирика ужасна, но длинные поэмы ничего. «Апология епископа Блуграма» – выдающаяся вещь. Браунинг – первый из когорты второразрядных поэтов. «Кольцо и книга» – не совсем миф. Достоевский бы справился с этим лучше. Ты читаешь Браунинга и восхищаешься просодией[45] –она великолепна, – но что-то все равно не срабатывает.
Длинные поэмы Блейка тоже не срабатывают, со всей их фантастической начинкой. Не то чтобы я совсем не любил Вордсворта[46]. Он хорош в крупных вещах. «Прелюдия» – замечательное произведение. Мне нравятся те же края, что и Вордсворту, просто места другие. Мои пейзажи отличаются от пейзажей Вордсворта. Мои – об этом я, кстати, еще нигде не говорил – пришли ко мне сперва из книг.
Фирбэнк очень хорош[47]. Я люблю и Дизраэли[48]. Есть некоторое сходство в воздействии их книг на читателя. Его персонажи замечательны. По-моему, его невозможно спародировать. Фирбэнк в душе упрямец. Не зря его отец работал в Лондоне начальником железной дороги Северо-западного направления. Он не претендует на то, чтобы охватить весь мир, – так, на маленькое окошечко с видом на реальность.
На самом деле любовь к английской поэзии проверяется на Александре Поупе. У него не ахти какие мысли, но язык просто прекрасный – взять «Чикану в мехах», например. «Похищение локона» – самая совершенная поэма, написанная на английском.
Кстати, кто бы мог хорошо перевести Катулла? Я думаю, Каммингс[49].
Ансен. Вы думаете, Рильке не справился бы?
Оден. Рильке слишком schöngeistig[50]. Он никогда бы не смог заставить себя перевести «Pædicabo ego vos et irrumabo»[51].
Ансен. Но он бы смог хорошо перевести «Odi et amo»[52].
Оден. Да. Вот если бы Паунд не рехнулся, он мог бы хорошо перевести Марциала. Однако его Катулл получился бы с волосатым торсом – незначительный изъян Проперция
