Во время этой длинной речи мне удалось уловить ещё несколько знакомых слов. Помимо встречавшегося ранее «Олд», обозначавшегося как «Древние», встретилось «мори» в значении смерти и «тест», который перевёлся как «испытание». Первое точно относилось к латыни, являясь частью одной из самых знаменитых пословиц, а вот насчёт происхождения второго я уже не был настолько уверен. И наконец, «Мумиё», произнесённое мужчиной с большим трудом. Чуть ли не по слогам. Сразу видно, что это словечко не в обиходе и здорово напрягло его речевой аппарат.
В целом же местный язык оказался прост и даже примитивен, будто его старательно вычищали от всякого ненужного. Рубленые слова не могли похвастаться большим набором звуков, нанизываясь друг на друга в строгом порядке. Представляю, как трудно здесь приходится поэтам.
– Даюхан? – повторил я выражение «иноземец». – Так есть и другие?
– Подобное иногда случается среди древних построек, – продолжил просвещать меня лидер. – Но чаще всего мы находим лишь трупы в странной одежде. Скажу сразу: забудь о своём прежнем мире. Из Пангако нет выхода. Задавай последний вопрос, не тяни.
Время действительно поджимало. Мужики с помощью молота и такой-то матери заклепали ошейник на бесчувственной девушке и теперь вовсю примерялись ко мне.
Спрашивать о диске «Би» сейчас не имело особого смысла. Либо про них ничего не знают, либо они тут ещё бо́льшая редкость, чем у нас на Земле. Кстати, теперь я хотя бы определился с названием этой воистину гостеприимной планеты. И зачем сюда, спрашивается, наши предки путешествовали? В экстрим-тур от нечего делать?
Хотя за столько времени здесь всё могло разительно поменяться…
– Что нас ждёт?
– Снова хороший вопрос, иноземец. Мы спасли вас, и поэтому ваши жизни отныне принадлежат нам. Хотите получить свободу – прилежно трудитесь или умрите. Те, кто вернётся с нами из похода по Великой пустыне, перестанут быть рабами. Это наше священное правило. Они смогут присоединиться к нам или идти своей дорогой. Так заведено.
Закончив воодушевляющий слоган, мужик вразвалочку направился к добытчикам мидий, а я обзавёлся собственным ошейником. И в то, что его с меня когда-нибудь снимут, верилось слабо. Трудовой инспекции здесь не наблюдается, а вот наплевательское отношение к рабочей силе и к технике безопасности видно невооружённым глазом. Без всяких эффектов дополненной реальности.
Кстати, о ней. Помимо уже привычного перевода я постепенно стал различать над каждым человеком статичную надпись, как в вирт-чатах, куда мы с ребятами иногда залетали поугорать.
Большинство из них не поддавалось конвертации, из чего я сделал очевидный вывод, что это имена. Интересно, а надо мной что-то горит?
Закончив с заклёпкой увесистого аксессуара, мужики сопроводили меня вниз, даже не удосужившись поинтересоваться, не натирает ли мне где-нибудь. Машу Ксандинову, которая так и не пришла в себя, один из аборигенов закинул на плечо и понёс следом.
Внутри оказалось сыро и темно. Пронзительно воняло чем-то тошнотворным, но я не специалист по таким ароматам, поэтому понятия не имел, чем именно. Побродив немного по тесным проходам между переборками, мы вышли к внутренней стороне левого борта, где на деревянных лавочках по двое сидели тощие невольники. У каждой пары помимо коротких цепей в распоряжении было длинное весло, уходящее через узкую прорезь в металле прямо в воду. Сразу вспомнились знаменитые римские галеры, хотя гребцов для такой чугунной махины было явно маловато. Они скорее маневрировали на месте, чем приводили баржу в движение.
