Но когда железная дверь открылась и медсестра сказала: «Только не долго», – Наталья Анатольевна почему-то смутилась и, опустив голову, прошмыгнула в отделение. В холле она присела на диван и замерла в напряженном ожидании. Сцепив пальцы рук в замок, она впилась глазами в коридор, который все шаркал, все забрасывал хмурыми взглядами. Из этого шарканья, из той хмурости нехотя вышла сонная Маша. Смотреть на нее было жалко и страшно. Выглядела она потерянной, угашенной. Лицо опухло, побледнело. Глаза потускнели и запали.
Мать и дочь пересели за столик у телевизора.
– Фломастеры, блокнот, телефон, – Наталья Анатольевна передала пакет Маше.
– Здесь как в аду, – почесывая синее от уколов запястье, Маша покосилась на шаркающих в коридоре.
– Может, индейку с пюре? – мать вынула из пакета пластиковый контейнер с желтой крышкой. – Еще теплые.
Маша опустила голову и уставилась на ногти, похожие на птичьи коготки. Кожа в основании ногтя большого пальца была содрана до мяса.
– Мне здесь становится только хуже.
– Хотя бы яблоко поешь. Тебе надо лучше питаться, – мать погладила Машу по плечу, взяла за руку и крепко сжала ее, словно удерживая от опрометчивого поступка.
Коридор вышаркал в холл длинного нескладного типа. Он плюхнулся на диван и, положив широкие обветренные кисти – лопаты на колени, уставился на Лукьянову и Машу, словно на экран телевизора. Маша вялым движением высвободила руку из рук матери.
– Мне, наверное, пора? – Наталья Анатольевна взглянула на часы в углу экрана смартфона и кивнула – Пора.
– Так сколько мне тут еще? – спросила Маша. – Ты можешь сказать: сколько?
Мать прижала к себе Машу, поцеловала в висок. Навалилась усталость, взяла за горло, сжала виски. Все-таки надо было через медсестру передать пакет.
Маша сидела за столом у зарешеченного окна и рисовала черной гелевой ручкой с игольчатым стержнем. Черная птица летела над тусклыми фонарями, мимо темных окон. У птицы были длинные лапы, похожие на пальцы старухи, заскорузлые, искривленные. В палате было душно. Хотелось разбежаться и если не выпрыгнуть в окно, то, как вариант, размозжить голову о железные прутья оконной решетки.
У стола вырос какой-то дядька. Морщинистое лицо смахивало на пропеченное яблоко. Поправив на носу очки, незнакомец уставился на Машин рисунок. Он стоял тихо-тихо, точно окаменел. Это нервировало. Маша старалась сосредоточиться на рисунке, забыть о незнакомце. Но это было невозможно. От старика так и веяло отвратным холодком, который рассыпался мурашками по телу. Маша резко обернулась и с досадой посмотрела на старика.
– Ты видишь то, чего другие не замечают, – старик улыбнулся, демонстрируя желтые зубы.
– Лучше бы я этого не видела, – процедила Маша.
– Ты понятия не имеешь, кто ты и что с тобой происходит, – старик посмотрел сквозь Машу в окно, за которым метались стрижи.
– И кто же я? – Маша машинально стала расковыривать заусенец на большом пальце.
– Лучше тебе не знать.
– А сам-то ты кто такой? – огрызнулась Маша, надеясь отделаться от старикана.
– Половин Олег Викторович, торговец подержанными демонами, – с добродушной улыбкой проговорил старик. – Могу продать парочку по цене одного.
Клоун ты подержанный, вот ты кто, – подумала про себя Маша, с глухим раздражением глядя, как старик взял ее блокнот и стал медленно перелистывать, внимательно разглядывая рисунки. Маша хотела вырвать из морщинистых в пигментных пятнах рук блокнот, но ее охватила апатия, словно все происходящее ее не касалось, словно она смотрела фильм-сон в духе Дэвида Линча. Пусть глядит, мне то что, – подумала Маша, косясь на старика.
