Но, в конце концов, не сделал ничего. Просто медленно развернулся на каблуках, бросил на неё печальный взгляд через плечо и, по какой-то совершенно необъяснимой причине, словно повинуясь тайному приказу, безропотно послушался её, покинув её покои. Сегодня, к его великому удивлению, он оказался не единственным, кто отдаёт приказы.
В ней, как ни странно, оказалось гораздо больше истинного царственного величия, чем она сама предполагала. И он, словно прозрев, похоже, сильно недооценил её, приняв за слабую и безвольную игрушку в своих руках.
– Ты трахаешь её? – тихо, почти шёпотом спросила Джоанна, нарушая тягостное молчание. Она сидела перед тарелкой, наполненной изысканными блюдами, но совершенно не притрагивалась к ней, понимая, что через какое-то время её наверняка вывернет наизнанку от отвращения.
Иварт, удивлённый её вопросом, едва не подавился вином, закашлялся и, с трудом переведя дыхание, снова принялся за еду, как ни в чём не бывало. Он не удостоил Джо ни единым взглядом с самого утра, словно она была невидимкой.
– К чему этот вопрос? – лениво произнёс он.
– Просто отвечай, – потребовала она, и в её голосе прозвучали стальные нотки.
– Конечно, – раздался надменный голос Нигмы, и звук её быстрых, уверенных шагов, словно барабанная дробь, чётко отдавался по полу, создавая тревожное эхо в просторной комнате. – Ты действительно чему-то удивляешься, наивная? Он делает то же самое и с тобой, – добавила она, вальяжно усаживаясь за стол и бросая на Джо презрительный взгляд.
Мужчина лишь громко хмыкнул, закатив глаза.
– Скоро вы тут устроите настоящую драку за титул главной любовницы, – небрежно бросил он, внося в гнетущую атмосферу немного лёгкого фарса, хотя в его глазах всё равно сквозила явная усталость.
– Порой, у меня складывается впечатление, что эта ведьма выцарапает мне глаза и добавит их в тот самый отвратительный суп. И подаст в качестве угощения. – Презрительно указала Джоанна, стараясь не выглядеть глупо и жалко в этой нелепой ситуации.
Ей безумно хотелось сжаться в комок, забиться в самый тёмный угол и разрыдаться, словно маленькому ребёнку, вспоминая те мучительные чувства омерзения, парализующего страха и липкого, леденящего ужаса, которые она испытывала. Кроме того, её переполняло внезапно нахлынувшее желание в ярости разорвать Нигму, с её лицемерным высокомерием и напускным благочестием, на мелкие, ничего не значащие куски, словно старую, никому не нужную тряпку. Джо отчаянно не могла терпеть её показное лицемерие, её самодовольное превосходство, которое так фальшиво и неестественно вязалось с тем, что скрывалось под этой красивой, тщательно скрываемой маской. Ей вдруг стало ясно, что это отнюдь не просто банальная ненависть к ней – это, скорее, бурный протест против всего того, что она собой олицетворяла, против всепоглощающего зла, которое, словно ядовитый плющ, методично расползалось вокруг, отравляя всё живое.
Нигма, словно наслаждаясь её муками, расхохоталась, и этот смех прозвучал как злая насмешка.
– Твои глаза – настоящий деликатес, лунокрылая, – словно заворожённая, произнесла она, и в её голосе прозвучало нескрываемое безумие.
Она раздражала её до скрежета зубов и появления болезненных трещин на эмали. Джо изо всех сил захотелось подняться со стула, стремительно подойти к ней, схватить за хрупкие плечи и несколько раз со всего размаху ударить затылком о холодную каменную стену, чтобы эта самодовольная, надменная улыбка, наконец, исчезла с её лица. Но Джо, понимая, что это бесполезно, знала, что ей не стоит марать об неё свои руки. Ей казалось, что она будто всю свою жизнь этому училась, готовясь к встрече с ней.
