А в следующий миг вспомнил про намерение узнать, когда там у боярыни месячные.
Дождавшись, когда Джаспер закончит с обезьяньими прыжками, ненавязчиво поинтересовался:
– Слушай, дружище, а ты не в курсе, когда там у нашей госпожи критические дни?
– Какие дни? – поднял он на меня удивлённые глаза.
– Понятно, – процедил я и уточнил вопрос: – Ну, когда она кровью истекает.
– Госпожа была ранена? – глаза парня расширились, а ладони рефлекторно прижались ко рту.
– Понятно, – процедил я опять, но уже обречённо, и махнул рукой, успокаивая товарища. – Да нет, не ранена, просто спросил, не видел ли ты.
– Нет, никогда, – облегчённо вздохнул то, опуская руки. – Может, Лифариус видел?
– Может, и видел, – задумчиво согласился я.
– Только вряд ли он будет с тобой разговаривать…
– Это да.
Надо было искать как-то по-другому.
Однако стоило нам вернуться обратно в спальню, где оставшиеся парни ещё только собирались, тихо ворча на мамку, как в гарем вбежала помощница последней по прозванью Настасья и что-то горячо зашептала своей начальнице на ухо.
Та, выслушав, нахмурилась, но кивнула и ответила:
– Передай ей, что сейчас кого-нибудь пришлём.
И я понял, что кому-то из верхушки рода захотелось с утра пораньше развлечься с мальчиком.
Такое, конечно, бывало, но редко, ибо с утра большая часть женщин в барской усадьбе была занята делами. Такой вызов мог поступить только от кого-то из верхушки, близкого к самой боярыне. Того, кто мог позволить себе поменять свой распорядок. Впрочем, долго гадать не пришлось, Захаровна сама всё озвучила.
– Нужен наложник к Мирославе Витольдовне.
В наступившей тишине кто-то ойкнул. Про Мирославу Витольдовну знали все, и даже я, хоть и не имел сомнительной чести встречаться лично. А слышал потому, что не было для наложника госпожи хуже, чем она. Здоровая, под стать боярыне, баба, в прошлом – какой-то высокий армейский чин, заведовала всеми вопросами безопасности усадьбы и была, по сути, вторым человеком в иерархии. Грозная, жёсткая, почти жестокая, она вызывала у парней послабже животный ужас, зачастую не просто задавливая тех психологически, но и не стесняясь оскорбить либо ударить, в общем, по-настоящему измывалась над не могущими ничего ей ответить мужчинами. Садистка в крайней степени.
– Ждать она не любит, а значит, пойдёт кто-то из тех, кто уже помылся, – сообщила мамка, оборачиваясь к нам.
Джаспер мгновенно побледнел, судорожно вцепившись в полотенце, и судя по тому, как похолодели глаза Захаровны, переходя с меня на него, я понял, что свой выбор она уже сделала.
– Папочки… – одними губами прошептал парень. – Только не к ней, прошу, только не к ней…
И я решился. Шагнул чуть вперёд и, перебарывая лёгкое чувство неуверенности, громко заявил:
– Я пойду.
Кто-то снова ойкнул, и пока остальные подбирали с пола челюсти да старались запихнуть обратно в глазницы выпученные глаза, мамка подошла, заглянула мне в лицо и участливо спросила:
– Уверен? Ты ведь не обязан это делать. Не обязан никого защищать и играть в благородство. Это не совсем тот опыт, который тебе сейчас нужен. Тебе бы освоиться, мальчик мой.
Она говорила совершенно искренне, и вправду, похоже, заботясь обо мне, но этим только укрепила меня в выбранном решении. Мужик я, в конце концов, или нет? Бабы бояться – сексом не заниматься! А секс я любил…
– Уверен, Раиса Захаровна. Сам хочу. Быть может, смогу дать госпоже то, что она так долго ищет.
