Некоторое время в доме ходили смутные слухи, что Сиделка помогла профессорше умереть, но, ничем не подтвержденные, скоро утихли.
Постепенно к ней привыкли, хотя и относились откровенно неприязненно. А она и не искала ничьей любви, не заискивала ни перед кем, вела себя не то что вызывающе, но уверенно. Глаз не опускала, говорила громко, и явно не относила себя к прислуге, а когда вызывала полотеров или сантехников – командовала ими по-хозяйски.
Петр иногда встречал ее в подъезде или во дворе, и всегда она смотрела на него так, будто чего-то от него ждала. И потом ему всегда хотелось стереть с себя ощущение липкого, мокрого взгляда.
– Пап, ну пап! – ныл Вовка. – Кто такое грыз?
«Спиногрыз» – догадался Петр. Это словечко было частым в лексиконе Сиделки. Она и свою маленькую дочку звала «спиногрызкой».
– Вот что, Вова, – строго сказал Петр, – никакого «грыза» нет, и слова такого нет. Мама уехала лечиться. А ты, если будешь слушать глупости и повторять глупости, сам вырастешь дурачком.
Вовка обиделся.
– А бабушка Нина говорит, что я очень умный. Она говорит, что у меня есть винтилект, а у тебя нету! Вот!
Петр тяжело вздохнул. У «бабушки Нины», похоже, у самой проблемы с интеллектом. Вот зачем настраивать ребенка против отца?
– Пойдем, умник! – сказал он Вовке. – Следующая остановка наша.
У Лавровых, как всегда по воскресеньям, было полно народу. Здесь была и старшая Машина сестра Инна с мужем и детьми, и подруга Нины Владимировны Серафима с внуком Севой, и еще какие-то гости. Взрослые сидели в столовой за чаем, дети носились по коридорам. Вовка, как только Ольга выпутала его из лишних одежек, кинулся к ним.
– Нина Владимировна дома? – спросил Петр у Ольги.
– К себе ушла, – Ольга смотрела на него с сочувствием. Она была строгая, молчаливая и все понимала. К Петру она относилась с симпатией. Когда он жил у Лавровых, всегда старалась его повкуснее накормить, а когда он простужался, поила чаем с малиной.
Петр направился к комнате Нины Владимировны, и Ольга перекрестила его вслед.
…Разговор с тещей ошеломил Петра. Нина Владимировна и слышать не хотела о ребенке.
Он, конечно, заявился в самый неподходящий момент – теща сидела в кресле и рассматривала фотографии в альбоме. Машины, детские, издалека разглядел Петр. Она подняла больные, заплаканные глаза, и когда увидела, кто перед ней, в них появилась неприязнь, почти ненависть. Петр скрипнул зубами, но отступить уже не смог.
Как только теща поняла, о чем пойдет речь, она резко поднялась из кресла и встала перед Петром, выпрямившись и опасно сверкая мгновенно высохшими глазами. Несмотря на свой высокий рост, он сразу почувствовал себя маленьким и глупым.
– Вот как! – заговорила она напряженным звенящим голосом. – Вот оно как! Ну конечно, кто бы сомневался! А я знала, я так и знала, что вы попытаетесь свалить эту ношу на нас!
– Нет, я не… – начал Петр, но она перебила его:
– Интересно, как вы себе это представляете? На чьи руки вы собираетесь его свалить?
– Ну… у вас все-таки три женщины в доме, – неуверенно начал Петр, ежась под ее ненавидящим взглядом, – ну… дети там… были у всех, вы умеете… Ну… я-то вообще не знаю, как к нему подступиться…
– Три женщины! Надо же, он все подсчитал! Какой практичный! Но я работаю, мне что, работу бросать? Маму скоро придется няньчить саму, а у Ольги полно работы по дому. К тому же Юрий Григорьевич пишет монографию, ему нужны полный покой, тишина, рабочая обстановка. А не писк, крик и бессонные ночи!
