– Речная рыба, копченая. Купил сегодня у охотника Бориса, думал, на всю дорогу хватит.
Сольвейг принюхалась к мешочку еще внимательнее; изнутри веяло дымчатым благоуханием копченой форели.
– Пеструшка, что ли? – удивилась она, уточнив местное название рыбы. – А как это – копченая?
– Да уж, на всякого мудреца… Сколько тебе, говоришь, четыре сотни от роду? А про копчение в первый раз слышишь?
– Слышала я, не зазнавайся! Просто пеструшку, вот чтобы копченую, не пробовала, – проговорила она, гипнотизируя мешок с ароматным ломтем внутри.
– Между прочим, полалтына за кусок.
– А ты, чурбан, мне и того больше должен за прикосновение ко священному хвосту! – она выхватила вязку и, так уж и быть, устроилась возле костра.
Ненависть в глазах угасала по мере того, как пеструшка латала душевную травму лисы. Сытые путники устроились на ночлег. Левша отключился первым, а когда из угла донеслось тонкое лисье сопение, глаза Рэя сомкнулись сами собой.
***
«Тук-тук», – раздалось в тишине.
Левша приоткрыл глаз, но веко сразу опустилось обратно. Он подбил ногами тонкое одеяло и снова провалился в забытье.
«Тук-тук», – повторилось за дверью.
Писарь подскочил, оглядев мрачную лачугу. Кострище давно прогорело, дверь была заперта щеколдой изнутри, в окне чернота, по которой гуляет легкий ветерок. Взбудораженный, Левша вынул из-за пазухи бурдючок, глотнул и, проворчав себе под нос, улегся обратно.
Но сон не шел. Почувствовав нужду, он понял, что уж не сможет уснуть и поднялся. Герой беззвучно спал в дальнем левом углу, его подруга, временами ерзая, лежала справа от двери. Он шаркнул засовом и опасливо оглядел поросшую тысячелистником и ромашками улочку. Летняя ночь подходила к концу, восток начинал сереть. Убедившись, что снаружи никого, Левша отошел за дом и принялся сливать излишки.
Завершив дело, он заправился, одернул заношенный кафтан. Как вдруг за спиной скользнула тень!
***
В продолжение ясной ночи, утро выдалось солнечным. Рэй потянулся, выгоняя дремоту, поднялся и осмотрел лачугу. Мерное движение под одеялом неподалеку: Сольвейг дремала, свернувшись калачиком и с головой укрывшись одеялом. Сбоку из-под накидки маняще выглядывала белая кисточка.
Рэй переборол желание коснуться неприкосновенного хвоста и попытался стянуть ее одеяло. Ощутив сопротивление, понял, что подруга уже не спит.
– Поднимайся. Сегодня надо добраться до Дрягвы. Хорошо бы успеть до полдника.
Из-под одеяла сонно промямлили:
– Бешполешно… не ушпеем.
– Если будешь возлегать, то конечно. А где Левша?
– Ушел.
– Как ушел?! – схватился за голову стрелок. – Когда?
– Еще ночью… не шуми.
В ажитации Рэй вытряхнул соню из одеяла и, приняв изобилующий злобой взгляд, допросил лисицу.
– …Думала по нужде ушел. Но он так и не вернулся – я засов обратно заперла, и хватит меня трясти, ради богов! Подымаюсь.
Кое-как оправив взъерошенные, упавшие на лицо лохмы, она зевнула во весь рот, продемонстрировав хищные клыки – видно, как и один из хвостов, они проявлялись в ее человеческом обличии. Уточнила:
– Да никуда твой друг не подевался. Даже отсюда его чую, от одного запаха захмелеть можно. Подле дома поищи, – сказала она, будто о потерянном сапоге.
Герой сбросил щеколду с двери и вышел наружу – ослепительное солнце, жужжащее тысячей мух, ударило по глазам; день обещал быть жарким. Зайдя за угол землянки, лучник обнаружил писаря, что спал в позе восточного единоборца, перевалившись через сломанную бочку. Рэй с тревогой оглядел тело, но когда то испустило ветер, сразу успокоился.
