– Там твоя карта студента и… вот, – вконец растерялся он, снова провел рукой по непослушным волосам.
– А… – вновь начала Мидори и остановилась.
– Что? – он невольно посмотрел на нее.
– Ничего… Я просто хотела сказать тебе спасибо, – она улыбнулась, чуть поклонившись. – Домо аригато*, Ю-кун.
Двери лифта открылись, а они еще стояли там, не торопясь выходить. Первая спохватилась Мидори, когда двери начали со скрипом закрываться. Пришлось снова их придерживать. Чонхо последовал за ней на площадку, хотя особой надобности в этом не было. Вновь повисло неловкое молчание. Где-то за непрочной металлической дверью играла громкая электронная музыка. Краешек луны заглянул в окно, поделившись с электрическим светом лампы своим серебром.
– Э… – решил возобновить разговор Чонхо, но тут же замолчал.
– Что? – подтолкнула она его к продолжению.
– Ничего… просто, знаешь, может, у вас там так принято, но я называю тебя по имени. Зови и ты меня так же, не по фамилии. – Он уставился на разбросанные на полу листочки с рекламой. Еще немного, и он готов был проклясть навязавшееся ему чувство, именуемое смущением. С чего бы это вдруг?
– Хорошо, Чон-кун, буду стараться. – Она улыбнулась вновь, склонив голову к плечу по привычке. Золотые сережки сверкнули холодным светом.
Она вдруг поняла, что он совсем не отрицает возможность общаться дальше. Главное – не привязываться, решила она, но это показалось уже довольно проблематичным.
– Я пойду, наверное, – вновь прервал он повисшее молчание, нажав кнопку вызова лифта. Уйти сейчас казалось лучшим избавлением от тяжелого стука в груди.
– Нет, нет, нет! – запротестовала она, ухватившись за его руку и тут же испуганно отпустив. – Ты меня выручал целых два раза, а я тебя так и не отблагодарила по-настоящему… – Она посмотрела на часы, обдумывая что-то.
Он терпеливо ждал, внимательно изучая свои кроссовки. На правом царапина появилась… Надо будет починить.
– Я буду корить себя до конца жизни, если не угощу тебя чашкой кофе, – наконец, выдала она, задорно взглянув на него.
Луна заинтересованно заглядывала в окно уже наполовину. Электронная музыка вдруг сменилась классическим произведением. Бетховен, кажется.
– Н-нет, – ответил он, так и не подняв головы. – Я не могу, мне надо… – Он задумался, вспоминая, а что ему, собственно, надо сделать в это время, но так и не нашел ничего необходимого.
– Я твой должник, – заявила она. – А долги я привыкла отдавать. И потом, я забыла сказать, что возражения не принимаются.
Он взглянул в ее глаза, вдруг осознав, как по-дурацки себя ведет. Она просила, несмотря на свои заявления о невозможности возражений. Как он мог отказывать? В своей скорлупе отчуждения он был практически недосягаем для остального мира. Теперь он оказался беззащитным, эта неуязвимая скорлупа была разбита вдребезги какой-то хрупкой девчонкой. Он подождал ее пять минут, пока она зашла домой, чтобы привести себя в порядок после тяжелого дня. Когда она вышла, его сердце вновь пропустило положенный удар. Всего лишь простое короткое бежевое платье с темно-зеленым шелковым платком, но выглядела она в нем восхитительно. Каштановые волосы придерживал ободок, и глаза ее сияли словно далекие звезды.
– Ты… красивая, – только и сказал он, поспешив отвернуться, чтобы снова вызвать лифт, и вдруг вспомнил ни с того ни с сего: – А где твои сережки?
Явно они были ей дороги, она всегда их носила. Чонхо ясно запомнил это искусное украшение. Она помолчала пару секунд, посмотрела в сторону, в окно, поправила платок.
