– Он под самую Беду выехал гусей пострелять, а как схлынул пожар…
– Погоди! Не тот ли Кайден, что у царевича Гайдияра старшим сокольничим был?
– Тот самый.
– Так он вроде погиб? Гайдияр у Пропадихи его на выручку ждал, не дождался…
– Там, дядя Неуступ, вот как случилось. Ты к Пропадихе с реки подошёл, а Кайден дал бой варнакам, которые горой отбегали. Кудаша помнишь?
– Как не помнить…
– Кайден со своей охотничьей дружиной деревню от него заслонил. Потом на Пропадиху сходил, там пусто было уже. Он и прижился в той деревне, острожок поставил, взялся землю хранить…
– Погоди, – снова придержал Сеггар. – Отчего он в Коряжин к царевичу не притёк?
– Сперва – от срама великого, ибо на выручку опоздал. Гайдияр всегда нравен был, не простил бы.
– Не простил бы, – согласился Сеггар.
– Потом слух пошёл: вот-вот постановят Гайдияра на государство. Надумал боярин ударить челом, волость сбережённую поднести… а тут наследование сменилось. Он и решил ещё обождать.
– А время идёт, – сказал Сеггар.
– А время идёт, – кивнул Окаянный. – Ныне чает Кайден дождаться объезда земель… и не себе уже – сыну родовое место вернуть.
Старший воевода нахмурился:
– Нелегко поспеть за умыслами боярскими… да и за твоими, друг Сиге. Что у Кайдена не задалось, коли стороннюю дружину зовёт?
– Предали его, говорю. – Молодой воевода стукнул кулаком о ладонь. – Постарел, глазами ослаб. Стал народишко добро забывать. Норовит былого защитника в острожке запереть, голодом-холодом извести. А дружина у него, сказано, охотничья. Все стрелки, но доспехами не богаты. Вона Югвейн у кощеев кольчугу купил, всю дырявую, кузнецу отдал латать…
Ялмаковичи в бою легко не давались. Ополчане их валили вдесятером, забивали вилами, топорами, уродуя железные рубахи.
– Да и как, – продолжал Окаянный, – боярину обратить стрелы на тех, кто за его щитом рос? Боевое знамя увидят, глядишь, со страху притихнут.
Сеггар заметил:
– Моя, значит, заступа твоему… Угу-Югу не глянулась.
– Не в том дело, дядя Неуступ, – улыбнулся Сиге. – Ты добычи в Сегду отправил – возы с натуги трещали. Соблазнишься ли за тридевять болот неторниками ради мази от глазной гнойницы?
Сеггар хмурился, крутил длинный ус.
– Ради мази?..
– Ну да. Мне задаток дорогими лекарствами посулили. Золота-серебра в той волости негусто, а вот зелейщики, говорят, знатные.
Неуступ спросил совсем прямо:
– Так на что тебе мой совет, Сиге? Чем смущаешься?
Окаянный вздохнул, помедлил.
– Места у них глушьё, торга нет, своим кру́гом живут, даже маяков не пускают. Я начертания смотрел… на Коновом Вене и то понять легче, где зеленцы, где урманы безвыходные. Решил, вдруг ты что подскажешь?
– А имя есть у той украины?
– Уркарах. Земля Вешнего Грома.
– Погоди… это не у Венца ли?
– У него. Там и прежде Беды нелюдье было: болота да горы каменные… ныне подавно.
Издали долетели струнные звоны. К шатру, окружённый воинами и весёлыми девками, подходил гусляр Окаянного. Югвейн с любопытством повернулся навстречу, но за спиной вспыхнула перебранка. Оружные спутники гонца отталкивали босомыку. Человечишко терзал в руках шапку, одежда выглядела собранной по выкидным кучам, полосы на штанах угадывались с трудом.
– Услышь, милостивец!..
Боярский посланник подхватил полу плаща:
– С глаз уберите.
– Милостивец… – уворачиваясь от черенков копий, зачастил несчастный Галуха. – Напрягатель меткого лука, верховой сокол славного Гволкхмэя Кайдена!
