– Тут и карнизы смерти имеются, – я показала Лизе в сторону арочных окон. – Самые безбашенные по ним бегать любят. Храбрость свою проверяют.
– Ты по ним тоже гуляла?
Я поморщилась, хвастать тут было особо нечем.
– Ну, в общем, было дело. Гуляла несколько раз… Но только когда никто не видел.
– Боялась?
– Да вроде нет, не очень. Вот на других смотреть куда страшнее.
Лиза, поднявшись, приблизилась к арочному окну, выглянула наружу. А я и без того знала, что она там увидит – купола далеких церквей, махины навороченных высоток – в том числе и ту, с которой меня углядела Пигалица, а еще зеленое хвойно-лиственное море парка. Ну, и само ЗБ можно было получше рассмотреть – левое крыло здания, кирпичным мысом выпирающее в парковое море, средний полуразрушенный корпус с черными глазницами окон, одноэтажные кирпичики морга и прачечной. Сейчас мы располагались на самом высоком чердачном уровне, и панорама отсюда открывалась впечатляющая.
Я тоже поднялась и подошла к Лизе. Все было именно так, как я себе и расписывала. Разве что с правой стороны на уровне уличных фонарей парка маячила корзинка с оранжевым человечком. Что-то там чинили – то ли провода, то ли лампы.
– Хочу попробовать, – Лиза неожиданно перекинула ногу через кирпичную кладку и ступила на карниз. В пестром своем платьице, легонькая и беззащитная, она показалась мне мотыльком, присевшим на солнечный абажур. Я сразу представила, как идет она по бетонному карнизу – сперва до ближайшего арочного окна, потом до поворота, и вот там… Там воображение мое воспротивилось, и внизу живота запульсировал пугающий холодок. Нет, я по-прежнему видела успокоительно толстую плиту карниза, но вот черная стена снизу, а после оглушающая пропасть в шесть этажей – это в моем сознании никак не укладывалось. Я точно вспышку увидела – ту самую, о которой рассказывала Лиза. И рука моя сама собой стиснула кисть новенькой.
– Не надо!
Лиза чуть нахмурила брови.
– Почему? Ты сама говорила: подростки тут вовсю бегают.
Сердце мое скакнуло раз и другой. Я прямо печенкой чувствовала, что Лизе ходить туда нельзя, да только язык словно прирос к нёбу, объяснить что-либо внятное я не могла. А вот пальцы мои знали, что делали – и еще крепче стиснули Лизину кисть.
– Ты чего?
Я с шумом выдохнула из себя, резко качнула головой.
– Не знаю, но я тебя прошу – не надо…
В недрах здания что-то утробно просело, где-то тяжко рухнули несущие балки, градом посыпались камни и кирпичи. Ничего этого мы, понятно, не видели, зато рассмотрели, как часть карниза вблизи поворота, отзываясь на позвоночный хруст здания, с треском провисла. Горсть потревоженной пыли облачком слетела с наклонной плоскости, распахивающимся вширь парашютом поплыло к далекому асфальту.
Лицо Лизы побелело, мое же наоборот побагровело еще больше. Зато сердце стукнуло раз и два – все равно как часовой, четко приставляющий к ноге приклад винтовки, а после пошло биться в прежнем бесшумном ритме.
Мы поглядели с Лизой друг на друга, и губы мои разъехались в кривой и, должно быть, не самой красивой улыбке.
– Ты знала? – прошептала Лиза.
– Дело не во мне, – объяснила я. – Дело в тебе, подружка.
– Во мне?
– Ага. Похоже, нашему ЗБ ты понравилась. Вот оно и предупреждает.
– Кстати, оно или она? – Лиза спросила это все тем же шепотом. – Больница – это ведь женский род, значит, она.
– Может, и женский, только то, что здесь обитает, это уже совсем иное. Потому и ЗБ – это оно…
