А в остальном она была хорошим и даже умным человеком и учила всех, как надо писать гениальные произведения.
***
Жила-была дама, которая считала себя гениальной поэтессой и пародисткой. При этом очень гордилась тем, что пишет письма одному знаменитому актёру. Находили они своего адресата или нет, неизвестно, но отблеск славы весьма кстати украшал даму-пародистку.
А в остальном она была добрым и даже правдивым человеком и учила всех, как надо жить и как следует писать стихи.
***
Жил-был джентльмен, который считал себя гениальным поэтом. Чтобы все могли это заметить, он вынужден был давить остальных гениев. Давил он их, давил, и добился, в конце концов, того, что гениальностью превзошёл всех.
А в остальном он был очень милым и даже добрым человеком и учил других, о чём нужно писать в стихах.
Всё лето – холод, дожди. Мало солнца, небо исчезло. Развалы туч на крышах домов лежат, словно мохнатые «персы». Заглядывают в окно на моём девятом этаже. На восьмом гудит «нанотехнология» – день и ночь варят наркоту. Растворитель, кислота, какие-то химикаты – всё это снизу летит в моё жилище. Идёт охота за моей квартирой. Сегодня обнаружила в почтовом ящике письмо из пенсионного фонда на имя неизвестного гражданина Арепьева.
Значит, мошенникам остался пустяк – убрать владельца, то есть, меня. После этого Арепьев поселится в моей квартире, ведь у него стоит штамп в паспорте с моим адресом. Женится. Они будут жить здесь долго и счастливо и умрут в один день.
Но они не знают главного – моя любовь к жизни сильнее их любви к моей квартире.
КАРТИНА, НАПИСАННАЯ РЖАВЧИНОЙ
Унылый белёсый дом напротив моего окна. Жестяные щиты балкона – картина, написанная ржавчиной. Потоки дождя и талые воды – два художника ваяли это полотно. На нём – семь ржавых человечков, худых и печальных, держатся за руки. Они идут куда-то – в неведомое. Знают что-то своё. Они молчат, заглядывая в моё окно. Они одиноки все вместе и каждый в отдельности. Я говорю им: «Привет! Как вы там, в вашей тайной жизни?»
Они зябко прижимаются друг к другу, колышутся и машут руками.
– Вижу, – говорю я. – Мне тоже рады в этом мире.
Мы понимаем друг друга, и дождь останавливается. Человечки уже не плачут, а я плакать давно разучилась. Нам не надо многого – только солнца и ветра. Вот этого побольше!
Разрушенный кирпичный завод. Руины бывших цехов. На крышах растут тополя и берёзы. Окна зияют чёрными дырами. Что там, внутри? Или кто? Цивилизация бомжей и наркоманов. Она вызрела внутри нашего сообщества, как семечко в арбузе. Вон тропинка петляет в зарослях полыни, а по ней в сторону руин движется Некто – свободный гражданин свободной империи. За ним, не торопясь, болтая хвостами, идут задумчивые собаки. Они тоже свободные граждане на свободной территории.
Свобода здесь абсолютна. Все могут весь день лежать на солнце. Могут лежать в тени. Могут делать это неделю, две. Все свободны от забот. Могут умереть сегодня или завтра, через неделю или месяц. Никто не заметит этого. В этой империи живут в Истине, ибо нет более непреложного абсолюта, чем свобода смерти. И поэтому граждане её – вечны!
Но почему-то очень хочется освободить их ещё больше – дать им Свободу Жизни. Жаль, что я не волшебник.
Есть города, стоящие на земле. Есть подземные города мёртвых – кладбища.
В нашем городе есть одно самое высокое здание – это десятиэтажка. Около сорока зданий – высотой в девять этажей. Остальное – пятиэтажные дома и жмущийся к земле частный сектор.
