В столовой было непривычно пусто. Впрочем, часть столов уже кто-то перенес и они, сгрудившись, стояли в углу, частью друг на друге, ножками вверх, но один из них был отставлен в сторону, и на нем стояли сейчас чайные кружки, электрический чайник, два блюда – одно с колбасой и сыром, другое с чем-то сладким. За столом – как-то боком, как бы на минутку присев – сидели три дамы. Сидела учительница начальных классов Зоя Ивановна, полногрудая, в обтягивающем цветастом джемпере, черных узких брюках и вызывающе неровной стрижкой на мелированных волосах. Рядом была математичка Ольга, сухая с невесомой бесплотной фигурой, в джинсах и сверкающем блестками пушистом свитере. Третьей в компании была Алла Терентьевна Задерий, внушительных размеров дама в пунцовой тунике и черной мини-юбке, обнажающей округлые колени. Алла Терентьевна была директором школы. Эта живописная группа о чем-то тихо переговаривалась.
«Зачем они здесь, а не дома?» – думала Полина, возвращаясь в спортивный зал.– «Или я чего-то не понимаю?». Шаги ее гулко отдавались в тишине пустого коридора.
Сама она с трудом выкроила время, чтобы в выходной день, с ломящейся после вынужденной попойки головой, прийти сюда и выполнить свой долг перед коллективом.
Дома оставались больной тесть, прикованный после инсульта к постели, муж, недавно потерявший работу и восьмилетняя дочка Риточка. У ребенка на сегодня была елка в большом концертном зале «Октябрьский». Думали поначалу, что пойдет на елку папа. А Полина выполнит свой долг перед коллективом, уберет стулья. Но неожиданно мужу назначили собеседование на предполагаемой новой работе именно на это время. Пришлось уговорить Риточку не ходить на представление, но пообещать, что они непременно заберут положенный подарок – коробку со сластями, а потом еще погуляют по Невскому. Риточка согласилась с трудом, тяжело вздохнув. Обманывать ребенка нельзя было. Надо было быстро перетаскать все стулья и успеть к дочери, которая, так получалось, на час останется только с больным дедушкой в квартире. Знала бы Полина, что так получится, лучше бы напросилась на готовку, но собеседование назначили только вчера. И хоть шансов получить эту работу было у мужа мало, все равно нельзя было отказать. И не пойти на праздник, не убирать стулья тоже нельзя было, так как Полина с подросткового возраста, когда приучала себя к стойкости, подражая героям любимых книг, привыкла держать слово, а выполнять долг ее приучила мама, воспитанная при развитом социализме и сама проработавшая тридцать лет в школе. Долг перед коллективом – звучало магически. Столь же магически звучали правила православных христиан, которые пришли на смену ценностям социализма. Страшись обидеть другого человека – это было одно из правил, подтвержденное многократными высказываниями святых отцов и советами священников. Забвение себя было другое правило, подлежащее столь же неукоснительному исполнению. И еще множество других.
В приходе, куда она ходила уже несколько лет каждое воскресенье, мыть посуду после трапезы было почетно. Так же, как чистить подсвечники в маленьком храме или выносить мусор на помойку в ближайшем дворе. Там, несмотря на обилие прописных правил, было легко. Возможно, потому что никто не осуждал за необычное поведение или какие-то привычки человека. Поэтому с самого начала своего пребывания в этом сообществе людей она почувствовала себя как рыба в воде и все неловкости в отношениях, которые возникали или только еще могли возникнуть, лечила простой и нужной другим работой. Отец настоятель Григорий называл их общину почему-то «маргинальной» и говорил, что долго им не устоять, дескать, нет рентабельности, да и плывут они против течения, не вписываются в общий «тренд». Полину пугало это слово – «тренд», в нем чудилась угроза.
