Здесь перезимует горе - страница 29

– А мне было странно видеть, что младшая дочь во сне старше старшей.

Темы сменялись. Настроение тоже. У меня в горле застряло что-то огромное.

– Страшнее всего было, когда меня спросили: “Когда Вы в последний раз видели своего ребенка?”. До меня вдруг дошло. Последний раз, – сказал единственный на собрании мужчина.

Все обсуждали разное, но одно и то же. Кто-то плакал, кто-то молчал. Кто-то делился своим сокровенным.

– Самое ужасное было это то, что молоко не ушло. Тело как будто смеялось…

Неудобный стул, да вообще, всё стало таким неважным.

Час, а может и дольше, я сижу, не шевелясь, и просто слушаю истории этих людей, переживших смерть и оставшихся в живых…

Больше всего меня задевает история молодой девушки, которой еще рано быть мамой и невыносимо рано уже не быть мамой. Видимо, она тоже первый раз пришла сегодня, потому что рассказывает свою историю полностью. Ей 22 года, год назад она ехала к родителям с четырехлетним сыном и попала в аварию. Сын погиб. А она сначала месяц лежала в больнице, потом два месяца жила у родителей, точнее лежала там, как овощ на успокоительных. Она пропустила похороны, пропустила поминки. Когда она вернулась домой к мужу, выяснилось, что он выбросил все вещи их сына. Стер фото, видео. Удалил из соцсетей, даже забрал у родственников все фотографии, что мог найти. У нее не осталось изображений сына. Не осталось его рисунков, его одежды, его игрушек.

– Я так боюсь забыть, как он выглядел. У моей мамы остались несколько фотографий, сделанные на старенький телефон. Там три пикселя, но они самое ценное у меня. Еще у родителей сохранилась его мочалка и пара игрушек. А иногда, когда я иду по магазинам, покупаю его любимый шампунь с запахом клубники.

Кто-то встает ее обнять, кто-то вызывается улучшить качество фото.

– А у друзей точно нет фото? Может, с праздников остались…

– Я обошла всех. Муж тоже. В поликлинике мне отдали рентген его груди, на нем видны, съеденные им батарейки. И еще в детском саду осталось фото всей группы на утреннике. И всё. Вот… – она достает из сумки фотографию детей и передает ее нам.

Она такая девочка еще, а уже несет в себе такое горе.

“Красивый”, “Какой милый”, “Зайка”.

По цепочке фото доходит и до меня. Узнать ее сына не сложно. Он ее копия. Я долго смотрю на него и не могу поверить, что его больше нет. Он где-то в земле.

Я думаю о ней весь вечер. Несколько раз сажусь искать подработку, пытаюсь что-нибудь нарисовать, но руки ужасно беспокойные. Несколько раз мою посуду и перекладываю все свои вещи. Когда нахожу в сумке старый пластилин, сажусь и, чтобы занять свои конечности, леплю. Всю ночь. Из инструментов у меня только руки и чайная ложка с отверткой. К утру получается младенец в позе эмбриона. Возможно, мне просто кажется, наверное, это из-за того, что я думала о ней все время, но малыш получается похожим на ту девушку.

Засыпаю я утром и сплю до самого вечера. Потом выхожу в магазин, потому что продукты заканчиваются. На кассе мне пробивают продуктов на 560 рублей, и как обычно предлагают продукты по акции. Можно подумать, я беру что-то без акций.

– Кофе, печенье, шампунь?

Я перевожу взгляд на товары, выставленные у нее за спиной, и на мгновение, мне кажется, что сейчас зазвучит мелодия ангельского хора, которая всегда звучит в компьютерных играх, когда находишь нечто заветное. Шампунь детский, с запахом клубники. И хоть я ясно ощущаю присутствие судьбы, но золотым светом он не озаряется.