Молча, они одевались в предбаннике. Молча, бабка расчесывала дома Дашины волосы, видимо, воспоминания разбередили ее старую, но так до конца и не затянувшуюся рану. Внучку поразило нечаянное откровение бабушки. Она думала о том, сколько в жизни еще неизвестного, вот даже в собственной семье, где, казалось бы, каждый знает о ближнем все, никогда не вспоминалось о молодости старших поколений. Ведь и об отце с матерью Даша ничего не знала. – Интересно, а мать любит отца? – думала Даша, – или только и ждет, чтобы угостить его кочергой? – Даша рассмеялась своей мысли. Бабка Авдотья по своему поняла ее веселье: -Молодая ты еще, вот влюбишься, узнаешь, что это такое. Дай то Бог, чтобы он по сердцу пришелся отцу с матерью, да побогаче: не отдадут тебя за бедного то, – подытожила, вздохнув, бабка. О том, что Егорова семья не слишком богата, Даша знала. Но и то, что отец не выдаст замуж против ее воли, она была уверена.
Вымытой гурьбой нагрянули из баньки братья. По обыкновению, они толкались, раздеваясь у порога. Мать, строго взглянув на них, приказала: за стол, вас только ждем. Ужинали вареной картошкой, обмакивая в постное масло. Дед бросал в рот мелкие черные сухарики, заранее насушенные супругой и запивал холодной водой. Пост он соблюдал строгий, особенно в последнюю неделю.
Егор спешил опять на хутор, проторенная тропка казалась бесконечной. Так хотелось снова стоять с Дашей, вдыхать запах ее волос, слушать ее ласковый голос. Ему самому, на людях немногословному, хотелось рассказать Даше о том, что каждую ночь она приходит к нему во сне. Каждую ночь он целует ее, расплетает ее золотистые косы, и вместе они путаются в длинных волосах, и не могут их распутать, чтобы снова заплести в косы. В том, что сон этот хороший, Егор не сомневался. Он никогда не видел конца, но затмившая разум любовь додумывала конец. И всегда он был красивым. Егор знал, что, рано или поздно, он будет расплетать Дашины косы, будет зарываться в их густые пряди, каждую ночь будет пьянеть от запаха чабреца. Он знал, что будет любить ее вечно, на руках будет носить, пальцем никогда не тронет. В деревне мужики, будучи в подпитии, учили своих жен с помощью кулаков. А как же иначе, чтобы боялись, мужей почитали. Должон в доме порядок быть. Бабу не побей, так она нос задерет. Но как можно поднять руку на Дашу? Егор не мог даже вообразить, что сможет, когда-нибудь, повысить на нее голос. Он был уверен, что и Дашины родители никогда не поднимали на нее руку. – Она ведь такая маленькая, беззащитная, – думал Егор, отмеряя валенками неблизкие версты до хутора. Даша уже ждала его у дороги.
– Совсем замерзла, – Егор нежно обнял ее, привлекая к себе.
– Немножко.
– Грейся! – он распахнул полушубок.
– Ты сам замерз, – испугалась Даша, – вон руки ледяные. Давай сюда!
Она взяла его ладонь и засунула к себе за пазуху. Егор нашел ее губы, и обоим было уже жарко. Жарко полыхали ее щеки, горячими были его губы.
– Ты – такая сладкая, – чувства переполняли душу, и Егору хотелось поделиться ими с любимой.
Даша млела от его близости, от его слов, которых ей никогда и никто не говорил, от его ласковых губ, пробирающихся нежными прикосновениями по ее шее. В ответ она крепче прижималась к нему. Рука Егора непроизвольно скользнула по ткани кофточки. У Даши чаще застучало в груди. Егор ладонью нащупал маленький тугой бугорок. Он обхватил его и тихонько сжал. Огонь пробежал по телу Даши, ей хотелось, чтобы Егор не вынимал своей руки: пусть бы вот так, ласково гладил, сжимал. Она впервые позволяла себе и ему такие вольности. Щеки ее горели от стыда.
