Она думала, что мать опять, как зимой, вскочит и влепит ей пощечину, но та сидела, как пришибленная, ссутулившись, какая-то маленькая, и смотрела в пустую чашку. Мишка посмотрела на отца – ударит? Но тот смотрел в стену. На стене были зеленые обои, на которых в прошлом году Митька с Катькой нарисовали крошечных жуков и божьих коровок, а попало за это Мишке. Переклеивать никто ничего не стал, и мама даже говорила, что жуки ей нравятся, что пусть «поживут до ремонта»… Это было давно. А о ремонте и речи нет.
Мишка не стала говорить про «новую жизнь», которую хотят родители. В их «новой жизни» места детям нет. Ну так ведь и она сама не лучше папы с мамой, потому что тоже умеет жалить ядом, тоже хочет новой жизни, в которой ни родителям, ни младшим места нет. Митьку только жалко. Слышно вон, все еще плачет. Не за просто так он Катьку укусил, надо пойти разобраться. И она сказала:
– Да живите вы как хотите, мне уже пофиг… Мам. Давай так: оставляй Митьку на эту неделю. Мы перед школой будем его в садик отводить. Ему-то какая разница, каникулы или нет.
>2
Девятого марта был выходной, светило солнышко, пахло весной, и они пошли втроем гулять к Неве. А на набережной собралась толпа – на корявой маленькой льдине принесло к причалу у «Силовых машин» двух маленьких взъерошенных нерпят. Толпа фоткала их, причитала и непрерывно в сто пар рук звонила в МЧС: льдина таяла да и куда нерпятам в центре города? Кто-то сказал, что такие маленькие щенки нерпы еще не умеют плавать. Мамка, крупная ладожская нерпа, крутилась метрах в семидесяти от парапета, беспокоилась, то и дело высовывая из воды черную гладкую голову, не смея подплыть к детям из-за толпы.
– Да она бы все равно ничего не смогла сделать, – снизу объяснял толпе рыбак из тех, что крутятся на излучине в своих резиновых лодках, когда ни взгляни. Он вытаскивал лодку, в которой сверкало на солнце ведро с корюшкой, на причал. – Самка толстая, ее лед не держит. Я уж давно за ней смотрю, она пыталась, когда
льдина там вон еще была, – он махнул удочкой в сторону Большеохтинского моста. – Хотела к ним, покормить или что, а лед ломался… Теплая зима, вот и лед тонкий… Сколько их, наверное, в Ладоге-то потонуло… Щас эти мужики из службы помощи тюленям приедут, заберут.
Катька, сжав кулачки, стояла неподвижно, не отрывая глаз от нерпят, и чуть не плакала. Митька смотрел серьезно и молча, как большой, и крепко держал Мишку за руку. Один взъерошенный пятнистый нерпенок спал, мурлыкая на солнышке, другой ворочался, зевал, переворачивался, смешно и жалко перебирая толстыми ластами, – два маленьких дурака, не понимающих, что им грозит опасность, что льдина тает, что мамка никогда больше их не обнюхает…
Приехали спасатели. Дядька в красном гидрокостюме слез к рыбаку в лодку, и они поехали ловить нерпят. Поймали, хотя дядьке пришлось заползти на льдину и гоняться за нерпятами на четвереньках. Толпа аплодировала. На причале, завернув в полотенца, спасатели перегрузили нерпят в специальные сумки, осторожно перенесли в машину. Рыбак сунул им с собой ведро с корюшкой. Спасатели уехали. Толпа стала расходиться.
– Деток ищет, бедная, – сказала старушка рядом.
И в самом деле, голова мамки-нерпы высунулась у самой льдины, прибитой течением к стенке набережной. На миг скрылась, высунулась снова – нет детей! Нет! Катька заревела. Митька уткнулся в Мишку.
