В школу для уверенности и драйва она пошла мальчиком, в джинсах и свитере. Браслет спрятала повыше под рукав. В школе уборщицы, перешучиваясь, отмывали стены; без детей, без их шума было странно и пусто, только учителя пили чай по кабинетам или мучили таких, как она. Сначала ее незаметно трясло, но она постояла в коридоре, прижавшись лопатками к холодной, крашенной «под персик» стене у дверей в кабинет математики, и сердце перестало так сильно колотиться. А за партой она и вовсе успокоилась. Тест по алгебре дали легкий, для дураков-пересдатчиков, которых набралось со всей школы двенадцать человек из разных классов. Мишка решила его минут за десять весь, сдала. Дали тест по геометрии, и тут она провозилась с полчаса, но тоже вроде бы справилась. Оценку вредный Лай Михалыч, естественно, не сказал.
На русском, конечно, было легче. Что там сложные предложения после квадратичной функции… Сдала. Даже слышала, как учительница спрашивает у завуча:
– А мы можем Косолаповой за пересдачу поставить четверку?
Может, браслет и правда волшебный?
Вышла из школы, как будто в новый мир – воздух чистый-чистый, сладкий, зимний: тоже чудо? И вроде бы подмораживает? Небо проясняется. В школьном скверике синицы у кривоватых кормушек суетятся, перепархивают, попискивают. А вдруг наконец снег пойдет и зима наступит, белая, как надо?
Дома было шумно, родители ругались так, что даже из-за двери слышно. Мишка прижалась ухом: нет, орут не на Катьку или Митьку, а друг на друга. Мишка вздохнула и тихонько вошла, бесшумно разулась, сняла куртку. Сегодня ругань была из-за продажи участка бабушки Дины, краснодарской, отцовой матери, которая умерла летом. У Мишки заныло внутри, как всегда, когда кто-то упоминал про бабушку. И про то лето. Жара, мухи, темная комната… Ой, нет. Она мысленно шарахнулась от воспоминания, напомнила себе: тут зима и холодно. Тут – хорошо. Взяла себя в руки и прокралась в детскую.
Катька и Митька притаились на нижней кровати. Катька, против обыкновения, не сидела, уткнувшись в телефон, а смотрела в пустоту. Перевела взгляд на Мишку: глаза обалделые, пустые, бессмысленные, сама бледная и какая-то взмокшая. Видимо, ей попало опять. За дело или не за что – Мишке стало не важно. Катька – отвратительная младшая сестра, тряпичница, сладкоежка и грязнуля, просто зараза и змеюка подколодная, а не сестра, но вот когда она после родительских выволочек такая пришибленная и полудохлая, как старая тряпка, то к горлу подкатывает злость на отца с матерью и душит так, что слова не сказать – как позапрошлым летом, когда… Подвал этот… Когда Катька потом месяц не разговаривала и была похожа на тряпку. С отцом она до сих пор не разговаривает. Сама Мишка, в общем, тоже… Ну и ему нечего им сказать. Только ругаться умеет.
Митька, жутко неподвижный, сидел, свесив с кровати ножки в сползших носках, и бессмысленно щелкал дверками металлической машинки.
– Давно? – спросила Мишка у Катьки.
Та мотнула головой. Потом кивнула. Потом опять мотнула и пожала плечами. Открыла рот и закрыла. Вышибло из девчонки ум опять. Надо было уводить мелких.
– Одевайтесь, – велела Мишка. – Пойдем погуляем. Прилично одевайтесь, как в кино.
Каникулы, в кино мультики – может, отпустят… Боясь задуматься, она вошла на кухню к родителям: сидят за столом, злобно уставившись друг на друга, шипят. Полная раковина грязной посуды, на плите выкипевшая кастрюля залила все красно-бурым свекольным отваром.
