Земля дождей - страница 4

…Стоит ли рассказывать ей что-либо? И не странно ли это? Впрочем, не странно ли всё происходящее? Если бы она не появилась, ничего не пришлось бы вспоминать. Я и дальше продолжал бы оставаться наедине с собой, растворяться в безмолвии и спокойствии. А теперь… теперь мне и самому захотелось разложить этот противоестественный и пока что непонятный для меня пазл. Но… зачем? Ведь мне и без этого хорошо.

– Ну? – всё вопрошала Ева, дырявя меня взглядом. – Ты начнёшь уже, в конце концов?

Впрочем, если бы даже и не хотелось, всё равно пришлось бы вспоминать. Девица-то крайне настойчивая. И громкоголосая. Все изначальные планы на безмятежность выветривает моментально.

– Не знаю, с чего начать… – произнёс я. И тоже принялся рыть землю, выбрасывая её из ямы. – Совсем не помню последних событий. Полнейшая темнота в сознании.

– Как можно совсем не помнить? Напрягись хорошенько!

Я ещё раз задумался.

– Увы…

– Что ж, – вздохнула Ева, запястьем убирая со лба прилипшие от пота волосы. – Тогда начни с самого начала. С того, что помнишь.

– С самого детства?

– Если считаешь нужным, то почему бы и нет. Начни с детства.

– Пожалуй, ты права… Но прежде, чем начну, я хотел бы задать свой первый вопрос.

– Слушаю. – Она внимательно посмотрела мне в глаза.

– Почему солнце не движется?

Ева выпрямила осанку и, чуть прищурившись, взглянула на небо.

– Если бы оно двигалось, – сказала она, – то тебя бы здесь не было. Застыло оно – застыло время – застыл и ты.

Она выговорила это с такой обыденной интонацией, как будто дважды два вслух посчитала. Затем вернулась вниманием к яме, сложила обе ладошки лопаткой и погрузила их во влажную почву.

– То есть мы сейчас находимся в неком… режиме паузы? – уточнил я. – Но ведь мы движемся, говорим.

– Это твой второй вопрос?

– Нет, не отвечай! – Я резко замотал головой. – Я должен обдумать это сам. Иначе растрачу все вопросы впустую.

– Хорошее решение, – улыбнулась она.

Какое-то время я сидел молча, прокручивая в голове ответ на первый вопрос. Но вскоре поймал на себе тяжеленный взгляд Евы – ждёт не дождётся, когда начну рассказ.

Я откашлялся, смочил языком сухие губы и сделал очень глубокий вдох.

– Итак…

…Жизнь моя покатилась кубарем в пропасть с самого рождения.

Меня, совсем крошечного малыша, обнаружили на крыльце… нет, не детского дома. Тот, кто меня бросал, был сообразителен – знал, что до трёх лет сироты и отказные малютки попадают в дом ребёнка. Вот туда меня и забросили. Прямо на ступеньках оставили. Прямо сценка из идиотского русского сериала, ей-богу.

Там-то я и провёл самые первые годы своей жизни, после чего, как и полагается, был переведён в обычный детский дом. Вскоре в новом пристанище все откуда-то пронюхали, каким именно образом я оказался забытым и вычеркнутым из чьей-то жизни. Конечно, я слышал, бывали случаи, когда младенцев находили даже в мусорном контейнере. Но всё равно, сколько потом не спрашивал у других детей из своего детдома, никто из них не подвергся подобной участи: только я – подброшенный прямо к дверям учреждения. И правда, дешёвый мелодраматичный сериал, блин.

– Смотрите-ка, Птенчик идёт! – часто слышал я ржач, когда стал чуть постарше. – Эй, Птенчик-Подкидыш! А куда твоя Мама-Птичка подевалась? Выронила тебя из клюва на крылечко и улетела в тёплые края?

Хотелось врезать. Сломать нос. Выбить зубы. Вырвать нахрен ноздри. Но я знал, что ничто из этого неосуществимо с моей неблистательной комплекцией. Проглатывал. Молча и безропотно. Переваривая горячую и терпкую ненависть в своём желудочном соку.