Андыбин – человек простых нравов, на горячее ему подали хорошо зажаренную крупную птицу, размером с гуся, даже не привычно оранжевую, а ярко-красную, почти багровую. Корочка потрескивала при каждом движении, из разломов вырывались струйки пара, как из кипящего котла под высоким давлением. Андыбин жадно втянул ноздрями аромат.
– Сейчас захлебнусь слюнями, – сказал он. – Что за птица?
– Индейка, – предположил Кирилл, его старший сын. – Батя, ты же сам заказывал!
– Я не заказывал, – ответил Андыбин. – Я только эта… помогал составлять меню, но в общем, в общем!
– Это мод, – сказал Влас, внук, он же сын Кирилла и отец новорожденного Василия. – Теперь генная инженерия каких только уродов не делает!
– Так это урод?
– Сейчас узнаем, – сказал Андыбин мудро. – Если невкусно, то урод, а все ученые – гады, что вредят природе-матушке. Если вкусно, то не совсем и гады…
В птицу вонзились ножи с двух сторон, корочка затрещала, распалась, обнажая нежнейшее мясо, истекающее сладким горячим соком. Запах ударил по лицу, как поезд-экспресс застрявшую на переезде козу. Мои ноздри затрепетали, улавливая ароматы чеснока, лука, перца, аджики – то ли повара так постарались, то ли в самом деле генетики, теперь не разберешь, да и неважно. Пусть каждый занимается своим делом.
Я смутно помнил, что мужчина должен ухаживать за женщиной, только они оказались и справа и слева, я поступил чисто по-русски: вспомнил, что у нас свобода и равенство, потащил себе на тарелку увесистый ломоть, а женщины позаботятся о себе сами, не стану же унижать их ухаживанием за столом, еще воспримут как намек на их неполноценность, по судам затаскают.
Вокруг измененного гуся, если это гусь, по кругу выложен заборчик из прекрасного зеленого горошка, натыканы ломтики овощей, все пропиталось соком, восхитительно пахнет, еще восхитительнее на вкус.
Тарелка моя быстро пустела, Юлия сказала заботливо:
– Борис Борисович, позвольте положу немного рыбки… Вы, я вижу, просто не дотягиваетесь.
– Да-да, – согласился я, – руки какие-то короткие. Словно и не политик. Спасибо, Юлия!
К гремящей музыке уже притерпелся, наконец-то ощутил покой, расслабление, и вообще все вокруг начало нравиться. В двух шагах от меня на отдельном столике из серебряного ведерка, наполненного колотым льдом, выглядывает большая бутылка из толстого зеленого стекла, белая салфетка на краешке. Передо мной два элегантных вытянутых кверху фужера с золотистым вином, где непрестанно, рождаясь у самого дна, бегут к поверхности блестящие радостные пузырьки.
– Спасибо, Юлия, – повторил я. – Вы и здесь обо мне заботитесь.
– Это ничего, – ответила она задорно. – Вам можно!
– Почему? – поинтересовался я.
– Мужчины вообще мало обращают внимания на правила этикета. А уж русским националистам так и вовсе зазорно.
Я попытался понять, комплимент это или не совсем, но тут поднялся разгоряченный водочкой Кирилл, провозгласил тост за величие русского народа, сокрушившего хребет немцам, что бы там юсовцы ни говорили о своей ведущей роли, закончил словами о неизбежной погибели врагов земли русской. Мы все встали и сдвинули бокалы.
Юлия улыбается, ей все нравится, хороша, самая яркая не только за столом, но и во всем зале. Как и всякий мужчина, я уже осмотрел и оценил женщин, это у нас инстинктивно, на подсознательном уровне. Как, впрочем, и мужчин, что тоже автоматически, вне зависимости от сознания. Среди мужчин в ресторане немало и покруче меня, надо быть объективным, но среди женщин Юлия – самая. Это тоже, скажем, точная оценка. Не зря же некоторые козлы, а они все козлы, начинают посматривать в нашу сторону, уже прикидывают, пора ли приглашать на танец, или же дать ей возможность осушить еще пару фужеров.
