– Мы просто войдём в банк и возьмём деньги!
– Опять ты за старое! А сигнализация?
– Её устанавливали прямо при мне, – похвастался Длинный. – Кроме того, там есть ещё трое охранников.
– И мы просто входим в банк и берём деньги… Давай хотя бы помашем ржавыми топорами, как Раскольников, а? И скажем, мол, поднимайте руки добрые люди, ибо в писании сказано, что нужно делиться.
– Откуда ты знаешь, что там это сказано? – вытаращился на Димку Длинный.
– От верблюда!
– Фу, как остроумно. Вы бы сначала дослушали меня, а потом критиковали.
– Так говори, а не тяни кота за хвост! – выкрикнул Самохин и тут же забормотал мысленно: «Don't worry, Dima, be happy…»
– О каком верблюде речь? – поинтересовался Семён, боясь упустить малейшую деталь странного плана – Кстати, насчёт кота мне тоже не всё ясно.
– Кот? Ах, кот… – Димке удалось немного расслабиться, и он предположил: – Наверное, аштает, будто тот, которого он накормил дохлыми рыбками…
– Нам понадобятся всего два баллончика со слезоточивым газом, – поспешил заговорить Длинный, подозревая, что диалог двух друзей может завести тех чёрт знает куда, – и твоя, Семён, необыкновенная способность проникать в чужое тело…
– Ни за что! – моментально отреагировал Саньковский и для большей ясности повторил. – Никогда!
– Почему? Неужели ты её потерял?
– Нет, но… – На Семёна нахлынули воспоминания.
Берег проклятой речушки и Тохиониус со своей изуверской «защитной реакцией». Кем ему только не доводилось быть после этого?… И инопланетянином, и милиционером, и козлом… Призрачным духом и даже своей женой! И после всего пережитого снова предлагать ему это? Ни за какие деньги!
– Что?
– Я поклялся, что никогда больше не буду этим заниматься, – твёрдо ответил он и улыбнулся, довольный своей удивительной бескорыстностью.
– Подумаешь, – презрительно протянул Длинный. – Плюнь ты на все свои клятвы ради святого дела.
– Нет, не могу.
– Наверное, тебе нужно помочь. – Приятель подался вперёд и проникновенно спросил, сверля взглядом: – Кому ты поклялся?
– Марии, жене…
– Ты бы ещё тёще поклялся! А лучше бы ей одной.
– Почему?
– Так было бы безболезненнее.
– Ты это о чём?
– Я имею в виду, что смерть человека, которому имел неосторожность дать клятву, автоматически от неё избавляет. Надеюсь, ты клялся только на время совместной жизни, а? Вспомни, это, скорее всего, звучало так: «Клянусь тебе никогда не пытаться жить в чужом теле и буду верным своему слову до гроба», не так ли?
– Ты не должен был этого знать! – Семён был потрясён, потому как именно такими были слова его клятвы.
– Мало ли чего я не должен! Вопрос в том, что тогда ты меньше всего задумывался над тем, до чьего гроба твоя клятва будет в силе, наивно полагая, что, согласно статистике, умрёшь первым. Неужели ты думаешь, что Машка будет благодарна тебе, если умрёт раньше и нищей?
– Я не думаю, что она скажет мне спасибо и в том случае, если умрёт богатой… – задумчиво проговорил Саньковский и вдруг до него дошёл весь кошмарный смысл слов приятеля. – Я сам убью тебя!
– Боже, какие мы темпераментные! Перестань петушиться, я просто пошутил. – Длинный снова закурил.
– Шутки у тебя людоедские… – Семён сел на стул, с которого вскочил в порыве праведного гнева.
– Дело не в шутках, а в том, что тебе предлагают. Подумай!
Эти слова были не лишены смысла, и Саньковский начал думать. В процессе этого чисто психологического явления он неожиданно для самого себя пришёл к потрясающему новизной выводу, что всё течёт и всё меняется. Знать бы тогда, что времена изменятся не в лучшую сторону, то вряд ли пришло бы в голову бросаться словами…
