– Это не только добро, это суть, истина, откровение и сокровище просветления.
– Может, тебя в психушку отвезти?
– Саша, я серьезно: через неделю я уезжаю на Алтай. Я люблю тебя и поэтому зову с собой. Я люблю тебя!
– А если я скажу: нет?
– Никто никогда не говорит по-настоящему этого сакраментального слова «нет». Это только кажется нам. Вот поэтому и нужно нам просветление…
– Нет, точно, ты сбрендила.
– Не говори так, Саша. Я уезжаю – и ты должен решить: вместе мы или порознь?!
…В замешательстве и недоумении поехал Саша в один из вечеров домой, к матери и отцу. Антона Ивановича, как обычно, дома не было (в командировке на Урале), а мать, Марина Михайловна, так обрадовалась Саше, так обрадовалась, что он даже растерялся:
– Ма, ты чего? Случилось что-нибудь?
– Нет, ничего, слава Богу, ничего. – Она обнимала и целовала Сашу в лоб, прижималась к нему, вдыхала в себя его родной, такой тонкий и почти забытый сыновний запах: – Просто я соскучилась! Вы совсем забыли нас с отцом, и ты, и Юрочка, ни одни не приезжаете, ни невест своих не показываете… Как я соскучилась, как я исстрадалась, Сашенька!
– Ну-ну, мама, что ты…
Они сидели на кухне, пили чай с клубничным вареньем, и глаза матери счастливо светились, когда она смотрела, как младший ее сын, ложечкой, как в детстве, ест и ест варенье из розетки (так и съест все варенье, а о чае не вспомнит). Она вновь кладет ему варенье и с улыбкой напоминает:
– А чай, Сашенька, а чай забыл? Ведь остывает.
– Да чаю я у себя напьюсь, а вот варенья такого, твоего, домашнего, когда еще поем?
– Вот и приезжал бы к нам почаще, вместе с Аленой. Как вы хоть живете, расскажи!
И Саша, воспользовавшись моментом, начал рассказывать матери свою историю; глаза у Марины Михайловны вначале округлились, а потом она сказала как отрезала:
– Так я и знала. Говорила я тебе, говорила: женитесь!
– Да при чем здесь это, мама?
– А при том, что были бы вы женаты, не бесились бы с жиру. Ишь, горы им какие-то подавай, пещеры, просветление… Детей надо было заводить, сколько раз просила тебя! Свадьбу надо было играть!
– Ну да, и живи потом в нищете.
– В какой нищете, в какой нищете, что ты выдумываешь?
– Да мы хотели, как люди, сначала денег поднакопить, на ноги встать, а потом…
– Ну да, пять лет деньги копили, на ноги вставали – и где они, ваши деньги? Жизнь так устроена, сынок, сколько денег ни копи – их никогда не будет. А сама-то жизнь проходит, чувства угасают, желания притупляются… Знал бы ты, как я мечтала, чтоб у вас ребеночек появился, девочка, внучка! Я бы нянчилась с ней, пестовала ее, она такая крохотная, маленькая, хорошая… Господи!
– Вот Аленка тоже об этом раньше говорила. А теперь перестала…
– Еще бы не перестать! Мужики так устроены: им когда много про детей говорят, они пугаются, капкан им все мерещится, каторга какая-то, прям хомут на шее.
Саша тут рассмеялся – весело, легко так, как в детстве, колокольчиком:
– А ты откуда знаешь, мам? Ведь точно – боимся мы.
– Еще бы не знать, жизнь прожила. Вот женщины и берут такую тактику: живут с вами, с олухами, как ни в чем не бывало, а в душе-то только и ждут, когда свадьба будет?
– Думаешь, и Аленка так?
– А она что, из другого теста? Все мы, бабы, такие.
– Не знаю, не знаю… Она мне всегда говорила, главное – любовь.
– Конечно, любовь. Правильно. А еще главней – свадьба, замужество. Ты что, пять лет с женщиной живешь, а еще не понял этого?
