– Механик вторые сутки не слезает с трактора. Иван, как звали механика, тут же из горла осушил почти всю чекушку отломил хлеба и стал закусывать.
– Когда смена будет, Ефремыч? Я засыпаю на ходу.
– Кто-нибудь сможет управлять трелевщиком? – обратился он к Москвичам. Все промолчали.
– Часа два еще поползай, будет тебе смена – пообещал управляющий.
Иван допил водку, съел яйца и сало и опять полез в трактор.
Уставшие и голодные уже под вечер Москвичи вернулись в селение. Управляющий показал им столовую.
– Идите, поешьте, я уже сказал, для вас что-нибудь сделали. Потом к вам подойдет кладовщик, выдаст постели и покажет где разместиться. Завтра к восьми, как штык, я расскажу вам, что будете делать и вас отвезут на место. И нечего толпиться всем сразу. Выбирайте бригадира, я с ним обговорю обо всем. В столовой шабашников довольно прилично покормили без денег, но кухня, как потом выяснилось, учет вела. После ужина, женщина-кладовщица выдала одеяла, подушки и простыни и показала вагончики, в которых Москвичи должны были отдыхать
Жорес с Николаем разместились вместе. В вагончик, в котором они так и спали всю шабашку был разделен на две половины. В каждой половине стояло по две двухярусные железные койки. Они разместились на верхних. Как потом друзья узнали, нижние места были заняты. Собрались в одном помещении. Еле втиснулись, уселись на кровати, обсуждая первый прошедший день. Члены бригады, как оказалось, почти все были мало знакомы. Но договорились, что старшим будет высокий, чернявый, молодой парень. Он был или парикмахером или каким-то служащим, но достаточно шустрым и энергичным.
– Меня зовут Габриэль – представился он – - но можно звать меня просто – Габи, я к этому уже привык.
Уже поздно, в полной темноте друзья-инженеры забрались на верхние койки и уснули. Соседей по вагончику не видели. Позже им пришлось познакомиться. Один из них был еще молодой, лет тридцать. Жуликоватый и угрюмый, говорил мало и не охотно. Друзья так и не узнали как его зовут. Второй, тот который спал под Николаем, как-то рассказал, что он тоже Москвич, но уже давно в Москве не был. Мама его умерла, а он в свои тридцать девять лет, больше половины жизни провел в тюрьме. Пять или семь ходок, он и сам сбился со счета. Он улыбаясь рассказывал.
– После второй или третьей отсидки погулял на свободе несколько дней. Не удержался и гробанул магазинчик.
Виделись Жорес и Николай со своими соседями очень редко. Уходили из вагончика около шести утра, а приходили затемно. Соседи утром еще спали, вечером уже спали. Сосед-Москвич трезвым бывал редко. Частенько его как мешок заволакивали в вагончик и клали на койку, потому и поместили снизу. В дни просветления с инженерами Москвичами вел себя вполне прилично. Шабашники договорились, подъем в пять, пол шестого, завтрак в шесть – - первое, второе третье. В середине дня обед, вечером в десять ужин. На утро все собрались на первый и последний развод. Подъехал бортовой газик, погрузились и поехали. Куда? Зачем? Не известно. Николай вспомнил, что как-то в армии, роту подняли по тревоге, объявили оружие не брать, посадили в машины. Куда везут, зачем, никто не знает. Потом послышались свистки локомотивов, стук на стыках рельсов – - поняли. На станцию – вагоны разгружать. Так и сейчас, посадили четырнадцать Гавриков и повезли. Оказывается и здесь есть дороги. Без покрытия, ухаба на ухабе, но видно, что по ним ходит техника.
