Но уже через неделю-другую он начал осознавать кое-какие преимущества своего распределения. Во-первых, должность литературного сотрудника не подразумевала высиживание в редакции от звонка до звонка. Более того, по большей части он сам мог распоряжаться своим временем, в задачу входило ежемесячно сдавать положенные объемы. Какая-никакая, а все-таки свобода! По прошествии времени он с удовольствием констатировал, что писать самому ему особо не требовалось, до поры до времени скрытый от человечества талант впустую не растрачивался, так, правил кое-какие никчемные статейки. В первую получку, как принято, Журов проставился, по количеству вина, водки и всевозможной закуси – больше положенного, но как-то не задалось в плане общения; ему было откровенно на всех наплевать. Сослуживцы ответили взаимностью, выпить выпили и закуску умяли, после чего потеряли к нему какой-либо интерес и с расспросами с той поры не лезли. Это был второй плюс. В-третьих, главный редактор, кстати, оказавшийся приличным мужиком, как-то правильно поговорил с ним, намекнув, что хоть и не строит особых планов на Журова, но где надо – поможет. Нет резона ему здесь задерживаться, а вот освоить азы ремесла и идти вперед, в смысле, наверх, было бы вполне разумно. Журов решил, что редактор у него в кармане! Самым, пожалуй, неожиданным, совсем уж незначительным на первый взгляд плюсом оказалось приятельство с несговорчивым коммунистом Солдатовым! Случайно столкнувшись с ним на заводской проходной, Журов вдруг обрадовался, как будто встретил близкого друга, чего совсем от себя не ожидал – после знаменательной пьянки с рабочим он вообще позабыл о его существовании! А тут уверенно и с обоюдным желанием договорились «повторить подвиг» и в получку накатить пивка в известном заведении. Казалось бы, абсурдная идея – что может быть общего у приближающегося к полтиннику семейного работяги и только закончившего университет молодого сноба, беспорядочно прыгающего от одной женщины к другой? Однако по неведомым причинам в назначенный день они встретились, залили пиво принесенной с собой водкой, и с тех пор у них вошло в привычку раз в месяц ершить в «Нептуне». И темы для разговоров находились, и не скучали!
О Кароль Журов старался не думать. Когда же это случалось, в душе немедленно начинала саднить глухая досада и раздражение на судьбу – как так получилось, что он навсегда потерял ее, такую умную, нежную, стильную… И безвозвратно упустил шанс на иную жизнь, причем дело отнюдь не в возможном отъезде во Францию, а во внутреннем содержании, в настройках отношений между мужчиной и женщиной. Он ни секунды не сомневался, что до определенного момента Кароль хотела выйти за него замуж. Тем больше его злило нежелание бывшей возлюбленной в самый ответственный момент понять его. Почему она, всегда такая чуткая, внимательная и отзывчивая, вдруг проявила такое упрямство, тупость какую-то, и не то что не вникла в его план, а послала его! Затмение? Он же готов был ради нее не возвращаться на родину! (В мыслях Журов практически всегда видел себя в корпункте в Швейцарии или во Франции!) Или все-таки она использовала его, а во Франции он изначально стал бы ей обузой? Верилось с трудом, на Кароль это не было похоже, но такой вариант, по крайней мере, объяснял ее категоричность, правда, не освобождал от зуда на сердце, что прошел он мимо своей идеальной женщины.
