– Ты мне тоже не нравилась – зубрила… – улыбнулся Семён. – Вся правильная такая. Я тебя даже за девушку не воспринимал – прямо ходячий свод правил. Но знаешь, чем дальше, тем больше о тебе думал. Наверное, девушка такой и должна быть – самодостаточной и целеустремлённой.
– Ну и куда меня эта самодостаточность привела? Видишь… – задёргалась губа, глаза заполнились влагой.
– Подожди. Я должен сказать… перед этим… – он говорил медленно, словно подбирая нужные слова. – На выпускном, помнишь, пресловутую историю, когда я всех звал на Гоа – ну, дебил был – ты подошла ко мне и сказала: «Я поеду с тобой на Гоа – там притесняют индусов. Может, революцию замутим?» И всё, понял, что только о тебе и думаю. После института я всегда всё про тебя знал – как ты жила все эти годы, чем дышала. Мужа твоего видел – как ты вообще могла полюбить подобного сноба?.. Не удивился, что вы развелись… Так тогда обрадовался, что сразу рванул в Москву…
– А почему же мы не встретились?
– Свободу, дурак, потерять испугался… Я потом часто прилетал, заходил в твоё издательство, смотрел через стекло, как ты работаешь за компом – смешная такая… революционерка с хвостиком… Потом ругал себя на чём свет… Идиот, думал – и зачем я тебе нужен? А когда ты написала ту статью – знала бы, сколько подключил знакомых, чтобы замяли дело. Теперь ты представляешь, как я был ошарашен, когда ты позвонила. Ты. Позвонила. Именно. Мне. Не кому-то на курса, а именно мне…
– А кому ещё, Сём? Каждый раз в редакции, я пошевелиться не могла, когда краем глаза видела – как ты на меня смотришь… Детский сад… Дураки мы с тобой. И теперь – почти два года ломали комедию. Если бы не операция, так, наверное бы и состарились…
Поцелуй был долгим… долгим, и шум крови в висках стучал в унисон с каплями капельницы – тук, кап, тук, кап, тук…
Небывало сильный, порывистый, почти ураганный ветер со свистом просачивался сквозь пластиковые окна в палату. Там, по другую сторону стекла, началось настоящее светопреставление. Едва наступивший рассвет резко сменился глубокими сумерками. В тёмных, низко опустившихся густых облаках, угрожающе затянувших небо, постоянно полыхали молнии, но дождя всё не было. Кроны деревьев перед окнами нещадно трепало во все стороны, то и дело слышался угрожающий треск, и мимо окон временами пролетали оторванные ветви…
Ильмера натянула на ноги нелепые белые эластичные операционные чулки и сидела на кровати в ожидании операции. Семёна попросила не приходить – ей невыносимо было видеть отчаяние любимого человека.
– Карелина! На выход!
Ильмера вздрогнула – ну вот, за ней и пришли. За дверями палаты стояли две одутловатые хамоватые санитарки, тут же засунувшие в халаты тысячные купюры, протянутые Ильмерой, а так же высокая каталка, которая доставила девушку на верхний этаж девятиэтажного диагностического центра. Длинный тёмно-зелёный коридор и множество дверей, за которыми одномоментно проходило несколько десятков операций. Ильмере стало немного жутко – это сколько каждый день, каждый час операций по извлечению опухолей?! Там, за стенами больницы, она даже представить себе не могла подобных ужасающе-грандиозных масштабов болезни… А может быть в стране эпидемия, но о ней молчат?.. «Надо репортаж написать – рак наступает», —подал робкий голос в смятённом мозгу журналист.
Из дверей то и дело выскальзывал персонал и, с почти беззвучным шуршанием прошмыгнув мимо, исчезал – то в проёмах дверей, то в темноте коридора. Было ощущение, что люди просто растворялись в воздухе.
