Жажда смысла. Человек в экстремальных ситуациях. Пределы психотерапии - страница 7



. Для любого жизненного процесса действует правило, что в жизни нет ничего статичного: то, что казалось статичным, на самом деле динамично развивается: «все течет, все изменяется». Смысл возникает, только если человек открыт миру и чувствует естественный ритм жизненного процесса, живет в соответствии с этим ритмом, во взаимосвязи всего со всем, делает границы относительными, ориентирован на процесс, а не на статичность и не ограничен догмами. Переживание смысла происходит, если человек ориентируется на целое, на установление сложных взаимосвязей, на осознание того, что все связано со всем.

Современный кризис смысла – это опасная черта, у которой оказалась западная цивилизация с присущими ей самоотчуждением, бессмысленностью и безумием. Мы видим все это и у наших страдающих пациентов. Это приводит нас к тому, что и в психотерапии назрела необходимость «смены парадигмы». Необходима радикальная коррекция, то есть нужно уделять особое внимание проблемам обнаружения смысла, снять существующее табу на обсуждение темы смысла в ходе психотерапии, нужно показать пациенту и позволить ему почувствовать, что есть пути, ведущие к жизни, наполненной смыслом.

Наверное, этот поворот в нашей культуре станет возможным только тогда, когда «мудрость организма» покажет нам через кризис ограниченность нашего мировоззрения и пределы нашего роста, а в экологическом кризисе отразится «Я-безумие» (Keller, 1989) и наше слепое стремление к «все выше, и шире, и больше». Аналогично и в психотерапии: смысл возникает из бессмысленности только тогда, когда мы понимаем терапевтический процесс как путь к открытости, как диалог надежды с отчаянием, как осмысление и переосмысление на путях исцеления, которые становятся путями к смыслу.

2. Много ли человеку нужно смысла?

Смысл в жизни и смысл жизни

Ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?

Евангелие от Марка, 8: 36

Мы должны найти два разных смысла: во-первых, смысл нашего собственного существования, во-вторых, смысл мира, в котором мы живем, ведь он-то, в конце концов, и является смыслом жизни.

Джон Фирман
К целому вечно стремись; но если ты сам не сумеешь
Целым стать, то сумей в целом остаться звеном.
Фридрих Шиллер[6]

Мы описали смысл как потребность сориентироваться по отношению к пределам, на которые мы снова и снова наталкиваемся в «путешествии» по жизни. На перекрестках мироздания, в лабиринте бытия мы то и дело вынуждены принимать решения, по какому пути идти дальше. Мы выбираем, опираясь на свои ценности и на свою способность оценивать, которая присуща человеку. Мы не только «обречены быть свободными», но и не можем не «оценивать», не можем не различать добро и зло. При этом зачастую (все снова и снова) мы делаем не самый лучший или даже неверный выбор; мы ошибаемся и оказываемся в тупиках нашей амбивалентности и неуверенности. Когда это происходит и мы теряемся в «лабиринте смысла и ценностей», мы начинаем обесценивать себя. Нас одолевают все новые, часто трудноразрешимые конфликты, и мы порой начинаем ненавидеть и презирать самих себя. Мы бодро начинаем наш путь с благими намерениями, но часто запутываемся в ошибочных решениях и ценностных конфликтах.

В религиозном контексте это называют экзистенциальной виной, которая изначально присуща человеку. Мы призваны принимать решения в пользу смысла, но выбираем как раз бессмысленность. Нередко мы довольствуемся частью вместо целого, стремимся «иметь», а не «быть», и это становится единственной целью нашей жизни.