Желание жизни - страница 3

– Мм, могу ли я узнать у вас, что это? – спросил он пожилого продавца, скрывая свою заинтересованность под как можно более хладнокровным тоном.

– А, это!.. – нос продавца всё ещё был в опущенном положении. – Пишущая машинка. Редкая модель. Начало восемнадцатого века.

«О боже мой! Да это же целое состояние!» – расстроился мистер Челленджворс, не в силах отвести взгляд от механизма.

Напомним нашим читателям, что путь от печатного станка Гуттенберга – открытия, перевернувшего представления человечества о своих возможностях, до пригодной в домашних условиях портативной пишущей машинки был долог. Понадобилось почти четыре с половиной века, чтобы итальянский изобретатель Пеллегрино Турри осчастливил своим гениальным изобретением графиню Каролину Фантони. Ещё в молодые годы девушку внезапно постигло страшное несчастье – она ослепла. Чтобы вернуть любимой даме смысл и радость существования, Турри придумал способ отпечатывать заранее выгравированные буквы через специальную копировальную бумагу. Таким образом графиня смогла посвятить себя сочинению стихотворений и писем. Несмотря на то, что первое сочинение Каролины Фантони датировано 1801 годом, а последнее – 1810, никаких других свидетельств существования почти магического для того времени прибора не сохранилось. Мистер Челленджворс был не силён в истории, и любознательность его чаще всего ограничивалась процентными ставками в банке, поэтому о первых пишущих машинках он имел самые смутные представления, и, если бы он знал, что из сохранившихся доныне приборов лишь пару-тройку можно отнести к первой трети девятнадцатого века и что хранятся они сейчас в музеях на стеллажах с очень толстыми стёклами, заявление крючковатого о «редкой модели начала восемнадцатого века» должно было бы как минимум насторожить. Но так не произошло. Мистер Челленджворс с огромным интересом продолжил изучать приглянувшуюся вещь.

– Вы можете рассмотреть её поближе, возьмите, – и продавец, не прощаясь с сатиновой синей тряпочкой, свободной рукой протянул мистеру Челленджворсу блестящую машинку.

Аптекарь сразу же почувствовал холодное прикосновение гладкого металла. На чёрной машинке не было ни царапины, ни зазубринки, ни сколько-нибудь различимого пятнышка. Белые буквы и цифры на клавишах поражали яркостью и чёткостью. Каретка же переливалась и почти ослепляла: мистер Челленджворс мог поклясться, что эта часть прибора, в зависимости от ракурса, казалась попеременно золотой, серебряной и перламутровой. Неизвестно доподлинно, сколько прошло минут, прежде чем герой нашего повествования смог оторвать напряженный завороженный взгляд от ценного механизма.

– Как видите, у машинки много достоинств, – произнёс продавец, прекратив наконец чистку, – ею можно и просто любоваться как предметом искусства, не правда ли?

Будь мистер Челленджворс сейчас повнимательнее, он смог бы уловить странную улыбку на лице незнакомца, который, как будто подстёгиваемый чем-то, принялся неторопливо перелистывать страницы толстого фолианта на прилавке.

– Вы не пожалеете, если приобретете этот, – показалось, что продавец на секунду задумался, – этот дорогой предмет.

– А печатать на ней можно? – поинтересовался аптекарь, даже не вспомнив, что последним из написанного им за пять лет была серия жалоб председателю домоуправления на шумные ночные вечеринки соседей. Так как ночь по представлениям мистера Челленджворса начиналась уже в восемнадцать часов (именно тогда он приходил с работы), а жалобы поступали с такой завидной регулярностью, что председатель перестал радоваться стопкам бесплатной бумаги для черновиков, соседей пришлось транспортировать на новое место жительства. С тех пор ближайшие пять-шесть квартир рядом с мистером Челленджворсом пустовали, и его вдохновенный писательский порыв угас, не успев как следует проснуться. Однако в этот момент задуматься о практической стороне покупки ему не пришло в голову.