В зале – так называлось большое помещение, смежное с маленькими комнатками, – неяркий свет шел от люстры с пластмассовыми висюльками. В старом протертом кресле с деревянными подлокотниками устроилась с ногами девочка. Несмотря на свои восемь лет, она уже была полноватая, с надутыми щечками, и косичкой, стянутой на конце ленточкой.
Услышав мои тяжелые шаги, девочка поднялась с кресла и положила книжку на табуретку.
– Что читаешь? – спросила я.
– «Незнайку в Солнечном городе».
Меня вдруг захлестнула волна теплоты и жалости к этой девчонке. Она не бежит с воплями и требованиями вкусняшек. Сидит себе, книжки читает. Не наглая, не хитрая.
Я перевела взгляд к стене, на которой висел огромный ковер с диковинными узорами. На диване спал мужчина в уличной одежде и ботинках.
Перехватив этот взгляд, девочка вдруг подбежала к дивану, пытаясь загородить от меня лежащего там мужчину.
– Мамочка, не бей его, пожалуйста! – истерически закричала она. – Я сейчас сниму с него ботинки, только не надо его ботинком по морде!
Я остолбенела. В каком же аду живет эта семья! Слава Богу, я в нормальной семье выросла, где никто не пил.
– Успокойся, Рита, – я не могла спокойно смотреть, как она своими маленькими ручонками пытается развязать шнурки на ботинках.
Мужчина, не просыпаясь, вдруг поднял ногу и тут же со стуком уронил ее обратно, на совсем не мягкую поверхность засаленного дивана.
– Он пьяный почему-то всегда по дивану ногами бьет, – словно оправдывая поведение мужика, объяснила девочка и вдруг добавила: – А в карманах ничего не было.
– В каких карманах? Ты что, лазила у отца по карманам?
– Ну ты же сама сказала – проверить карманы, потому что сегодня получка, – смутилась Рита.
– И что, там ничего не было? – у меня внутри неприятно обожгло. – Вообще ничего?
– Ничего, – девочка виновато глядела на меня снизу вверх.
Меня опять накрыла жалость к ней. Вот что ее ждет во взрослой жизни с такими нарушениями психики? Ведь она, по всей видимости, истерически любит своего папу. А вот он ее – нет. Иначе подумал бы о ребенке, прежде чем зарплату пропивать.
И что с ней будет, когда вырастет? Будет всю жизнь бегать за мужиками, которым плевать на нее? Будет их защищать, оберегать, содержать? А то и вовсе – пойдет по отцовской дорожке и сопьется?
Я содрогнулась, глядя на ее дрожащие губки и грустные глазки, готовые в любой момент разразиться слезами.
– Ничего-ничего, – я притянула девочку к себе и погладила по темным волосам, – тебе повезло, я сделаю из тебя человека. С моим-то опытом работы в образовании.
– Что? – переспросила девочка, не понимая, о чем я.
– Ничего, пойдем лучше в твою комнату. Покажешь мне, какой там у тебя порядок.
Да, комнатка дочери Альбины оказалась совсем малюсенькой. Помещалась тут лишь односпальная кровать с панцирной сеткой, небольшой полированный шкаф да письменный стол. Метров восемь, наверно. Хотя для ребенка, наверно, пойдет.
Письменный стол был завален всякой канцелярией: учебники, тетрадки, альбомы для рисования. Тут же в беспорядке валялись ручки, кисточки, резинки и прочее. На стул небрежно брошена школьная форма с грязноватым воротничком. Портфель валялся под столом.
На кровати валялось скомканное одеяло, а покрывала вовсе не было.
Хорошая ведь девчонка! Скромная, не лезет ко мне с лицемерно-умильным «мамочка-мамуля», выпрашивая плюшки. Сидит себе, книжки читает, никого не трогает. Но нельзя же весь день читать книжки и ничего не делать по дому! Эдак она затеряется в своих книжках, от реальной жизни отстанет.
