Но Софи не обратила внимания на его слова.
– Крыска! Иди ко мне, малышка! – засюсюкала она, помахивая стручком. – Я никогда не видела таких милых созданий. Давай подружимся.
Крыса понюхала стручок и рискнула подойти поближе. Софи отдала ей стручок и, пока та ела, исхитрилась схватить ее обеими руками и прижать к груди.
– Софи! – завопил Йозеф, услышав гневный писк извивающейся твари. – Брось эту гадость немедленно!
– Но, Йозеф, она же такая славная! – крикнула Софи в ответ.
– Ну вот, опять, – вздохнул Иоганн.
Крыса вырвалась из рук девушки и поспешно зарылась в компостную кучу. Софи долго умоляла ее выйти. Но та не подавала признаков жизни, и принцесса разразилась слезами.
– Ты говорил, что механизм слегка заедает, но со временем выправится. Нет, Иоганн, не выправится! Это не сердце, а сплошная катастрофа! Она обожает сосиски! Она восхищается слизняками! А теперь полюбила поганую крысу! – зашипел Йозеф.
Иоганн хмурился, наблюдая, как Софи голыми руками роется в компосте.
– Ты прав, Йозеф, ее сердце несовершенно, – отозвался он. – Но все же оно работает. И еще ни разу…
– Тсс… Даже не говори об этом, – перебил его Йозеф. – Я полюбил эту девочку, как будто она моя родная дочь. Не могу и подумать, что мы можем ее потерять.
Иоганн повернулся к брату, похлопал его по спине:
– Знаю. Я чувствую то же самое. Но что нам остается? Сердце у нее точно такое, какое я сделал Ясперу.
Услышав это имя, Йозеф потупился:
– Только лучше. Ты сам говорил.
– Да, я кое-что улучшил. Но мы же знаем, чем кончится все дело. Вопрос только в том, когда.
Йозеф перевел взгляд на Софи.
– И что же нам делать? – спросил он, повторяя вопрос брата. – Скрывать от нее правду? Как раньше?
– Разве это честно?
– Мы и так не все ей говорим. Например, не называем ей имя того, в чьих руках теперь находится ее сердце. И разве можно поступить иначе? Ведь тогда ее ждет беда.
– Сколько мы еще будем молчать, Йозеф?
Йозеф наблюдал за девушкой, которая улыбнулась бабочке, посадила на ладонь кузнечика и заливисто рассмеялась, услышав болтовню белки. С каждым ее движением печаль все больше расползалась по лицу Йозефа, точно чернильная клякса по пергаменту.
– Столько, сколько сможем.
Женщина склонилась над истекающим кровью дровосеком.
Тот лежал на земле и вопил. Пару секунд назад он промахнулся по бревну, которое раскалывал, и вогнал топор в ступню правой ноги.
Лезвие разрезало грубую сапожную кожу, толстый шерстяной носок, а потом и кости самого дровосека. Тот выронил топор и рухнул на землю. Из раны хлестала кровь.
Взгляд женщины скользнул от ноги дровосека к его лицу. Оно посерело от боли. Человек все еще кричал, хотя и не так громко, как раньше. Но вот глаза его закатились.
Женщина поцокала языком, выпрямилась и продолжила путь по дебрям Темного Леса.
Утро выдалось хлопотным. Сначала надо было посетить роженицу, с которой они вместе выдумали немало новых цветистых ругательств. Затем пришлось присмотреть за учеником зубодера, близоруким парнишкой с толстыми пальцами, пока тот вытаскивал кому-то зуб мудрости. После этого ее ждали на казни через повешение. Ну, там все прошло быстро – узел крепкий, шейка тонкая, раз-два, и готово.
Женщина не одну милю прошла по лесу невидимкой – темное платье было почти неразличимо в тени больших деревьев. Под ее ногами увядала трава. От любого прикосновения ее рук, даже случайного, чернели стволы. От дикого взгляда бросались наутек лесные звери.
