Первый из них, занявший второе почетное сиденье, поднялся, разгибаясь во весь гигантский рост, и вытянул вперед руку с напитком.
– Конунгу слава, дружине хвала! – негромко сказал вожак берсерков.
Свет факела выхватил из полумрака его лицо, и Ратмир увидел Шлем Ужаса, вытатуированный на задубевшей от морских ветров коже.
– Рад приветствовать, Ульв, тебя и твоих людей! – качнул в ответ кубком Улл Медведь, и остальные воины взревели, приветствуя возвращение удальцов.
– Кто считает себя равным нам по храбрости? – зарычал Ульв, осушив чашу, и одним прыжком оказался у начала длинного стола. – Может быть, ты? – Он навис над вжавшимся спиной в стену дренгом. Тот попытался что-то ответить, но было похоже, что слова застряли в глотке, и он просто помотал головой.
Вожак посмотрел на его соседа, подскочившего на месте, будто ужаленный.
– Никогда и нигде! – выпалил он положенную ритуалом фразу.
Ульв посмотрел на сидевшего рядом Ратмира, хрипло расхохотался, увидев его нехитрый наряд.
– А у тебя, сиволапый, невесть как попавший на этот пир, и спрашивать нечего! – сказал он под хохот остальных.
Он принюхался и снова рассмеялся.
– Да и несет от тебя навозом и соломенной смертью.
– И правильно, что не спрашиваешь, – спокойно сказал Ратмир и неторопливо поднялся. – Потому что я считаю себя не равным тебе по храбрости, а гораздо храбрее, в чем бы нас ни испытали.
Ульв на миг застыл на месте, а потом задрал голову и взвыл от смеха.
– Повтори, я не расслышал! – вытирая с глаз выступившие слезы, сказал вожак берсерков.
– Ты все расслышал. И нет нужды вонючему сыну кобылы расхаживать передо мной взад-вперед, как свинья, – глядя в ледяные глаза, отчетливо проговорил Ратмир.
Теперь берсерк застыл надолго, выпучив глаза от удивления. Замерли и его товарищи, не веря собственным ушам. Потеряв голову от ярости и забыв выхватить меч, Ульв с ревом бросился на наглеца. И с грохотом врезался в стену, отправленный в полет ловко увернувшимся противником.
Ульв вскочил и затрясся, пуская изо рта пузыри и пену. Его грива вздыбилась, будто волчий загривок, глаза налились кровью. Ратмир схватил зазубренную кость и прицелился в надувшуюся на шее толстую вену. Слева и справа от друга встали Эйнар и маленький ронин, готовясь к большой драке. Но Ратмир знал, что ее не будет.
– НЕТ! – выкрикнул Улл Медведь. – НЕ ЗДЕСЬ!
Морской конунг слишком хорошо представлял себе, на что способен доведенный до белой ярости берсерк, который будет крушить на своем пути своих и чужих, пока его не охватит мертвый сон. Именно поэтому все его двенадцать берсерков жили и тренировались на отшибе, у моря, вдали от селений.
Сквозь заволакивающую сознание красную пелену Ульв успел услышать крик морского конунга и последним усилием воли приказал себе остановиться. Он рухнул на колени, сжал кулаки и наклонил взмокшую голову, давя в себе приступ безумия.
Казалось, прошла вечность, когда вожак берсерков поднял татуированное лицо, на котором снова ровно горели два ледяных огня.
– Ты умрешь, сиволапый, – тихо сказал он, – и смерть твоя не будет легкой.
– Если ты не трус, то мы будем биться один на один. По правилам хольмганга. На острове, – сказал Ратмир.
– Будем. И прямо сейчас, – ответил Ульв. – Плевать на ночь. В Хель богов.[9]
Ратмир повернулся к заинтересованно наблюдавшему за происходящим Медведю.
– Верни мой меч.
Улл покачал головой. На толстых губах показалась усмешка.
