Аня захлопывает книгу:
– Па, я буду поступать в консерваторию. И оставь в покое мое яблоко.
– Вот будешь грызть, грызть, отвернешься – раз, и кто-то другой съест.
– Не съест.
Аня отбирает яблоко и демонстративно, с хрустом надкусывает.
– Ладно. Ты не забывай, что в Ленинграде где-то и на что-то жить надо.
– Там, кажется, есть общежитие.
– Ты думаешь, я позволю своей единственной дочери жить в общежитии?
– Папочка!
Аня обнимает отца. Он легко отстраняется:
– Ладно, ладно. Тебя не переубедишь. Даже представить не могу, во что мне все это выльется.
Аня открывает книгу и прячется за ней. Отец качает головой и возвращается к газете.
В комнате воцаряется библиотечная тишина.
Город умылся летним дождем и любуется своим отражением в зеркалах рек и каналов.
Волны, рассыпавшиеся по Мойке ослепительной солнечной рябью, качают и баюкают маленькую деревянную щепку. Там, в своих грезах, она – венецианская гондола – везет красивую девушку с набережной в феерический мир «Сказок Гофмана» под чарующие звуки баркаролы.
Аня тоже наблюдает за щепкой, склонившись над чугунной оградой. Строгая юбка, элегантная прическа. С сегодняшнего дня она студентка Ленинградской консерватории. Осознать это сложно, и мысли девушки так же легко покачиваются на волнах, в такт музыке Жака Оффенбаха.
Над крышами домов парит купол Исаакиевского собора.
На Почтамтском мосту Аню ждет Крис:
– Привет! Поздравляю.
– Привет! Ты ведь точно знал, что я поступлю. Помог твой приятель?
– Конечно, помог. В прошлом году во время прослушивания он сделал тебе замечания, и ты почти все исправила.
– Я не об этом.
– Понимаю. Твой голос не нуждается в протекции. И о том, что тебя, без сомнения, примут, он сообщил мне тогда же, в день прослушивания.
– А почему ты мне сразу об этом не сказал?
– Зачем?
Аня от возмущения взмахивает руками:
– Да я же целый год как… как… пахала как… декабристы на рудниках.
Аня обиженно отворачивается.
– Послушай меня.
Крис разворачивает девушку к себе лицом:
– Разве ничего не изменилось за этот год? Что ты знала об опере тогда и что знаешь сейчас?
– Нет, безусловно, я открыла для себя совершенно иной мир.
– И не передумала?
– Ты же видишь, что нет.
– Тебе нужен был этот год, чтобы разобраться: твой это мир или нет. Каким бы прекрасным он ни был, не каждый певец желает и имеет возможность посвятить ему свою жизнь, не каждому он понятен. Мир оперы так же восхитителен, как и сложен. К тому же необходимо было раскрыть твой голос, и Михаил Степанович блестяще справился с этой задачей. Он очень талантливый и отчасти прозорливый педагог.
– Это так. Я ему очень благодарна. Но мне было тяжело.
– Верю. Но и ты поверь, что в консерватории будет еще тяжелее.
Над городом снова собираются облака.
– Зайдем в кафе?
– Я бы с удовольствием, но папа договорился насчет найма квартиры где-то в этом районе. Ждал результатов экзаменов. Сейчас пошел к хозяйке. Скорее всего, сегодня будем въезжать.
– Отец уже знает о результатах?
– Да он и не отходил от меня все это время!
– Ведь он был против?
– Не одобрял, конечно. Понимаешь, папа может иногда поворчать. Но он как квочка: никогда не выпустит меня и маму из-под присмотра.
– Ты рада?
– Я еще не понимаю.
Аня смотрит немного смущенно:
– Мне очень нравится город. Однажды я ездила с родителями в Ленинград. Но это было давно, почти ничего не помню. Помню только, что мы с мамой идем по очень широкой улице, подходим к двум молодым парням и спрашиваем, как пройти… не помню куда. Они долго объясняют, а я стою с открытым ртом и слушаю их речь словно музыку. Никто из моих знакомых так не говорил, а взрослую классику я в то время еще не читала.
