Вениамин обсуждает со мной обуревающее его во время семейных проповедей желание заставить отца замолчать. Со временем оно обретает конкретные формы: в ходе многословных религиозных поучений отца юный Громомуж представляет, как выбивает родителю зубы молотком, отрезает ему язык, зашивает рот нитками. К счастью, Вениамин покидает родные пенаты раньше, чем пытается реализовать эти кровожадные фантазии.
Канцлер же рассказывает мне о медитативном опыте, который помогает ему на ферме. Ежевечерне Промилле, завершая обход кроликов с водой и кормом, идет к небольшому пустырю на заднем дворе родительского земельного участка. Там юноша поет тихонько какую-нибудь песню «Короля и Шута», читает стихотворение Николая Гумилёва «Одержимый» и представляет восход луны на Азовском море.
Этот восход впечатляет восьмилетнего Канцлера во время единственного за всё его детство морского отдыха. В памяти моего клиента та поднимающаяся над морем луна остается яркой, будто персик, и наполовину скрытой облаками. Он помнит пару парусников и фигуры трех сидящих на берегу людей (двух женщин, очертания прямых силуэтов которых почти одинаковы, и сгорбленного мужчины). Промилле признается мне: на морском побережье он всякий раз вспоминает свою импровизированную подростковую медитацию на заднем дворе ненавистной фермы.
На мой взгляд, молчание в ситуации, когда можно поделиться с собеседником новыми впечатлениями, представляет собой попытку Вениамина и Канцлера заставить своих отцов-неофитов умолкнуть – не мысленную вендетту (в отличие от кровавых юношеских грез первого), а способ не позволить родителю (его отвратительным назойливым манерам) проявиться. По крайней мере, такую интерпретацию поведения моих клиентов можно предложить с точки зрения старого доброго психоанализа, и это тот случай, когда я предпочитаю следовать классическим заветам профессии.
Схожими мотивами обусловлено и осознанное нежелание каждого из писателей обзаводиться потомством. Оба попросту не хотят обрекать себя на многолетнее сожительство с человеком, в котором в силу природы будут навязчиво проявляться черты нелюбимых родителей.
Я знакомлюсь с Канцлером Промилле
Запрос Канцлера приходит мне на электронную почту в конце марта 2020 года, когда Москва только-только вступает в период самоизоляции из-за пандемии COVID-19. В письме Промилле обращает внимание на мой опыт работы с творческими людьми, описание которого (обезличенное) он находит в Интернете. Канцлер утверждает, что заинтересован в проработке некоторых вопросов, связанных с его литературной деятельностью.
На следующий день мы созваниваемся по видеосвязи и затем общаемся с периодичностью два раза в неделю на протяжении трех с половиной месяцев.
В продолжение наших сессий Промилле неизменно сидит в кресле на фоне домашней библиотеки. Судя по тому, что на полках шкафов встречаются целые ряды книг с одинаковыми обложками, у моего клиента много собраний сочинений. На одной из полок я замечаю чучело рыже-белого кота.
Канцлер – лысый мужчина астеничного телосложения со щетиной на пожелклом лице. Его круглые темные глаза чуть навыкате постоянно бегают (Промилле словно ищет что стянуть или вспоминает, не оставлен ли включенным утюг). Складки вокруг его рта резко очерчены и придают лицу жестокое выражение. Манера рассеянно глядеть куда-то вверх, наклонив голову, делает облик моего клиента еще неприятнее.
