Проводить ученицу вызвалась сама директриса, невысокая дама, похожая на сладкую булочку: с глазами-изюминами и рыхловатым лицом, обсыпанным белой, словно бы сахарной пудрой (в детстве мадам перенесла оспу). Сходство довершал приторный запах, исходивший от ее платья – свое белье мадам перекладывала не сушеной лавандой, а стручками ванили.
– Ah, ma petite fille! – восклицала она, тиская Агнесс и оставляя на ее плечах россыпь пудры. – Обешай писать мне шасто!
Агнесс чмокнула сдобную руку наставницы.
– Только не так, как все англишане – когда письмо переворашивают, а потом пишут поперек строшек! Это глюпая, глюпая привышка! У меня от этого болят глаза! Лучше возьми еше один лист. И не плати за доставку.
– Но вам придется заплатить вдвойне!
– За письмо от люшей ушеницы мне денег не жалько! – расщедрилась директриса.
Ее возгласы потонули в протяжном звуке горна. Запряженный четверкой лошадей, к станции подъезжал почтовый дилижанс. Красные колеса слегка дребезжали, но лихо катились по дороге, а черные лакированные бока блестели в лучах солнца, ненадолго выглянувшего из-за туч.
На влажной от дождя табличке, прибитой на двери, Агнесс разобрала место назначения – Йорк. Стало быть, ей сюда.
Пока кондуктор, облаченный в красный мундир и при цилиндре, отдавал мешок с письмами почтальону, кучер помог Агнесс погрузить багаж. Ее сундучок взлетел на крышу и улегся рядом с прочей поклажей. Карета была битком набита пассажирами, и лишь чудом девушке удалось втиснуться внутрь. Обернувшись, она увидела, как из таверны выбегает толстяк, размахивая надкусанным пирогом. Заглянув в окно дилижанса, господин скривился, махнул рукой и поплелся доедать завтрак. Незанятой оставалась только скамеечка позади кучера. Но кто захочет ехать на крыше, да еще и под проливным дождем? А он как раз начал накрапывать.
Когда кучер вскочил на облучок, а кондуктор забрался на сидение позади кареты, вновь зазвучал горн, и дилижанс тронулся с места. К радости Агнесс, ей досталось самое желанное место – у окна. Она полюбовалась на холмы, но даль была скрыта за серой непроницаемой пеленой. Изредка дилижанс проносился мимо деревень. Домики, как один, были из серо-зеленого известняка, с покатых шиферных крыш стекали ручейки дождевой воды.
Типичный для сердца Англии ландшафт быстро наскучил Агнесс. Рассчитывая на долгую дорогу, она захватила сумочку с рукоделием. Текущим проектом был чехол для молитвенника, который девушка готовила в подарок дяде – по лиловому бархату протянулись узоры из золотых нитей. Как выяснилось, вышивать в трясущемся дилижансе не так уж просто. Сначала Агнесс истыкала иголкой пальцы, затем долго искала упавшие ножницы, шаря по соломе, устилавшей пол. Другие пассажиры, солидные господа, ехавшие в Йорк по делам, посматривали на рукодельницу неодобрительно. Чтобы не видеть их унылые мины, а заодно и скоротать время, Агнесс решила задремать.
Спала она до следующей остановки и очнулась, когда кондуктор затрубил в горн. Распахнулась дверь, впуская в карету струю свежего воздуха. Кряхтя, сосед справа вылез из экипажа, а его место занял другой джентльмен, как две капли воды похожий на предыдущего – в таком же табачного цвета сюртуке.
– Все, сэр, больше мест нету, – сказал кому-то кучер.
– Мы сядем наверху.
Агнесс прислушалась. Голос принадлежал юноше и звучал решительно, чтобы не сказать отчаянно.
