Но в седьмом классе в жизни наметились хоть какие-то перемены. Алгебру мы по-прежнему отсиживали в том же деревянном улье, а по геометрии учительница сменилась. Теперь мы посещали и другой кабинет – давно не крашенный и совершенно голый.
И тут я поняла, что геометрия – интересная штука.
Дело было, конечно, не в кабинете. Может, я просто дозрела. Может, сменилась атмосфера. А скорее всего, дело было в новой учительнице.
Она была похожа на бурую медведицу – большая, плотная, краснощекая, с лихими темными кудрями, с тяжелым взглядом глубоко посаженных глаз. Говорила громко, басовито и быстро – как будто вместе с человеческими словами в груди намечалось опасное звериное рычание.
С такой не забалуешь – от звонка до звонка мы повисали в состоянии хорошего стресса, приправленного страхом. Могла рявкнуть. Могла так хлопнуть журналом по столу, что нас подбрасывало. Но могла и посмеяться, и подбодрить. По-хорошему так. От души. Ради этих моментов стоило приходить.
Где-то в конце осени я заподозрила, что геометрия не так уж плоха. Дальше больше – начала понимать. И в один прекрасный день что-то щелкнуло в голове, и до меня вдруг дошло, что это красиво, что вот он – закон гармонии. Оказывается, все это можно представить у себя в голове и потом решить. Словом, я воспряла. Не сказать, чтобы это принесло скорые и вкусные плоды. Они вообще не созрели – меня так и не озарило. Зато я перестала испытывать отвращение к математике, а это было уже кое-что.
Но случилось это не на геометрии, а на уроке труда.
Это были уроки… Нет, это был душевный санаторий. Там никогда не вызывали к доске, не ругали, не требовали дневник и даже не повышали голос. Что-то не получается – терпеливо помогут, получается лучше других – просто бери другое задание и радуйся. Уроки, пахнущие новой шерстью и хрустящим ситцем, ванильным печеньем и рыхлым сметанником, портняжным мелком и прорезиненным сантиметром; уроки, полные стрекота машинок, аккуратных стежков и хруста кальки…
Распластавшись на закроечном столе, я переделывала чертеж выкройки на свой мелкий рост. Работа была кропотливая – правильно перенести все четыре вытачки. Вдруг сзади пахнуло холодом, и на плечо тяжело легла рука. Я обернулась и увидела ее – в черной шубе и каракулевой кубанке поверх жестких кудрей. Шапка и шуба были обсыпаны водяными бусинками – она пришла с метели, и теперь снежинки растаяли. Настоящая Медведица.
– Пошли. По поводу контрольной работы.
И я поняла – это все. Так и знала. Нечего было и стараться.
Брошены на стол булавки. Мелок скатился и упал. Я потащилась к выходу из кабинета. Медведица дышала сзади духом талого снега и мокрого мутона.
– Уже полдороги прошла, – басила она, и низкие нотки терялись на границе инфразвука. – Потом думаю – не-ет, надо вернуться. Вот.
Она протянула двойной листок. Моя контрольная работа за полугодие. Руки у меня дрожали. Разворот.
Пять. Пять!
– Специально вернулась, хотела похвалить. Очень хорошая работа, постаралась. Есть, конечно, неровности, потом подойдешь, обсудим, но… молодец. Молодец, говорю! Эй, мадмуазель, выходите из транса!
В горле застыл комок. Из транса я вышла не скоро. А она развернулась и пошла – в злой декабрь, в колючую метель.
Она вернулась в школу из-за меня. Просто для того, чтобы порадовать.
