Вот этих «цветочков», «листочков» так не хватило в наших отношениях. Ведь каждая девушка прежде всего настроена на ласковые слова, нежное и бережное отношение к себе. Я всегда была очень чутко настроена к словам и поступкам. Что-то меня постоянно сковывало, я не чувствовала себя естественно. Мне общение с Сашей давалось с трудом. Не было тонкости в отношении ко мне, поэтому многое в моей душе молчало, не откликалось, и даже давало отпор.
Порой, у меня вырывались довольно резкие высказывания в его адрес. Это трудно объяснить, но это так. Наверное, это была маленькая месть за нечуткое отношение. А перенесенные дорожные стрессы доделали свое черное дело. Хотелось внимания, чтобы кто-то согревал мои руки, поил горячим чаем, шептал милые глупости, как бы все делал для меня, но ни в коем случае не съедал с моей тарелки последний кусок мяса…. Это было какой-то насмешкой над моими дорожными страданиями, над перенесенными неудобствами, холодом, голодом.
Конечно, он был молод, неопытен. Но и все-таки, если бы он больше думал обо мне, что я чувствую, как ощущаю себя в той или иной обстановке, то он был бы нежнее и был более приятен, чем тогда, зимой. Но ничего этого я не видела. Все его поведение принесло свои плоды, не очень вкусные. Вечер прошел обычно, без эксцессов. Остаток ночи спали в родительской спальне, рядом спала тоже одна парочка.
Утром вернулись в холодную гостиницу. Трубы разморозились, температура была минус сорок. Спали в одежде, не раздеваясь.
Сходили на танцы в училище. Вечером я уезжала в Москву. Настроении было никудышнее.
Саша проводил меня на вокзал. Выпили по стакану кофе в «стоячем» кафе. Рядом крутился какой-то бомж: сливал из недопитых стаканов содержимое и пил. Я испытала чувство омерзения. Оказывается, еще в социалистические времена в городах было полно опустившихся людей, обитавших рядом с вокзалами. Настроение было испорчено окончательно. С Сашей мы все меньше и меньше разговаривали. Я уехала…
Двадцать третьего февраля, будучи в Грозном, я занесла ему в подарок набор мужской косметики. А еще позже я узнала, что Саша женился. Причем, женился на первой встречной девушке. Она жила в Киеве и была старше его на четыре года. Сообщила мне это известие моя мама. Когда она мне это говорила, плакала. Думала, что и я тоже буду рыдать. А я этого не делала. Ну, что ж, значит пришло время жениться. Женилка, видать, выросла.
Месяца через два, я стала получать от «женатика» письма. Сказалась привычка писать письма. «Дружеские» письма. Писал с издевкой: как хорошо им с женой живется вместе, как они любят друг друга… Я не отвечала. Бабник он и есть бабник. Хотел мне побольнее сделать, посыпать «соль на раны». Письма его становились все больше, все длиннее. А на Новый, восьмидесятый год, он приехал сам. Обещал развестись, жениться на мне.
Меня пришел поздравить «мой» немец. Тоже «потянуло» в наше прошлое. Он тоже был женат. Мы вышли на лестничную клетку и долго там разговаривали. Саша, как тигр, бродил рядом. Весть он мне сообщил не радостную: развод ему не дали по той простой причине, что его жена была беременна. А по законам тех лет, супругов разводили только тогда, когда ребенку исполнялось полтора года. Так что я его вновь отправила восвояси.
Вскоре меня распределили на завод. У Саши была очередная пассия из Минска. Все же его сердце «не знало границ». А мне казалось, что ему просто нужно было с кем-то «общаться», не быть «одному», перед кем-то «выпячивать» свою грудь, ходить гоголем, что бы его постоянно хвалили, обливали елеем…
