— Скажите, господин Ридж, как давно вы служите у Катчеров? — Мужчина молча продолжил идти вперед, пока не остановился у двери.
— Леди Катриса, здесь кухня, но в этом доме все подчиняются лорду Бенедикту и если он не дал распоряжения, ваши слова останутся просто словами, — дворецкий распахнул дверь, жестом пригласил входить. — Приятной беседы, леди. — Тонкая улыбка с издевкой мне не понравилась, но отступать некуда, поэтому я медленно вошла.
Дверь захлопнулась, привлекая ко мне внимание. Правильно наставница Теодея говорила: "Врать нехорошо". Я осмотрела и просторное помещение, и каждого находящегося на кухне и улыбнулась.
— Светлого вечера, а кто готовил рыбу? — Чувствовала себя ужасно глупо, но я точно знала одно: если начал не останавливайся и будь уверен. Люди это чувствуют и принимают тебя.
— Я, леди. — Вперед вышла женщина белый фартук надет поверх синего платья. Тяжелые, припорошенные мукой, груди воинственно приподнялись в глубоком вырезе платья, скалка опасно покачивалась в сильных руках женщины и даже косы-баранки недобро выглядывали из-под белой косынки.
Скалка в руках женщины — страшное оружие. Я сделала полшага назад, спохватилась и с запредельной улыбкой на лице подбежала к поварихе, схватила ее за руки вместе со скалкой и со всей возможной преданностью сказала:
— Это божественно! Ничего вкуснее я не ела. — Это чистая правда, от ужина я осталась в полном восторге. — Правда, в монастыре кормят слизкими кашами, но даже на вид ваша рыба невероятная! Слушайте, а что это за такой тонкий привкус был с кислинкой? Какие-то травы? Знаете, я немного разбираюсь в них, но о такой не слышала.
Воинственность поварихи сменилась тревогой. Она робко оглянулась на своих подчиненных, осторожно забрала руки из моей хватки, отложила скалку и… Она меня обняла крепко и бережно, как может только мать.
— Пичужка, как же ты выжила только. — Из-за моего маленького роста, всего лишь метр пятьдесят, все называют меня так.
На мгновение я замерла, а потом расслабилась, еле сдерживая слезы. Я смутно помню маму, слишком маленькая была, когда она умерла, зато помню бабушкины объятия — такие же, в них спокойно и безопасно. Пригрелась слушая ровное биение доброго сердца, тихонько вдохнула сладкий аромат ванили.
— Давай-ка я тебе молочка согрею и рогалики вот-вот подойдут, — не слушая мои слабые возражения, повариха подвела меня к небольшому столику в углу у печки, усадила на крепкий грубо сколоченный табурет и велела ждать и греться.
Через пять минут передо мной появилась большая глиняная кружка доверху наполненная горячим молоком и тарелка с парующими рогаликами.
— С маком, творогом и яблоками, — повариха тепло улыбнулась и погладила меня по голове, будто я ребенок. — Ты какие любишь?
— С творогом.
— Вот и хозяин наш тоже с творогом любит, — круглое лицо женщины озарила счастливая улыбка.
Напоминание о лорде Бенедикте вмиг испортило настроение. Кухня тут же показалась холодной, а любимые рогалики с творогом недостаточно сладкими. Еще и язык обожгла о горячее молоко. С обидой отодвинула кружку, подперла щеку кулаком.
— Что поругались с хозяином? — повариха села, как и я, тяжело вздохнула. — Молоденькая ты совсем, к тому же в монастыре воспитывалась ни жизни, ни мужчин не знаешь. — Мои щеки обдало жаром, меньше всего мне хочется обсуждать личную жизнь при таком количестве свидетелей. Но когда мамка птенца спрашивала? — Ты не смотри, что хозяин груб, добрый он и завсегда заботиться обо всех. Ругается и помогает, даже с бывшей и то был обходительным, а уж какая то змея была. Жуть.
