– Вы романтик.
– Видимо, да.
– Как жалко, что я не мужчина.
Я опешил:
– Почему?
– У меня был бы шанс что-то оставить после себя, например маленького человечка.
– По той же самой причине всегда завидовал женщинам, – признался я. – Женщина независима, она сама может родить себе ребенка, ей плевать на мужчину. Мужчина этого не может. У него очень мало прав, здесь он целиком зависим от женщины.
– Многие не жалеют об этом, – заметила Лидия.
– Но я страдаю. Я хочу ребенка, но не уверен, хочу ли жену. Моей женой должна быть только та девчонка с коленками, другой я не вынесу. А ее нет. Поэтому хочу жить холостяком и растить ребенка. Любая женщина может себе это позволить…
– Роберт, ты чудный, чудный человек, – восхищенно прошептала Лидия, медленно расстегивая пуговицы на моей рубашке.
«Что она делает? – столбенея, подумал я. – И как мне себя вести? У нас почти двадцать лет разница…»
И тут меня словно током пронзило: «Черт, девушка умирает! Это же у нее в последний раз, так о чем же я, болван, думаю?»
Руки мои засновали по ее тонкому гибкому телу, отшвыривая в сторону то жилетик, то блузку, то маечку, то…
В ладонь упала ее тяжела грудь – горячая волна окатила мое тело. А руки засновали еще быстрей: как много на женщинах одежды… И все на каких-то крючках, кнопочках…
Это было сумасшествие, по-звериному страстное и головокружительное, сладкое, казалось, самое сладкое в моей жизни…
Впервые я занимался любовью с совсем незнакомой женщиной. И впервые мне было так хорошо. А может и не впервые, и то и другое: чего не бывает в юности? Разве все упомнишь?
Но дело не в том. Испытывая острое наслаждение и вслед за ним ощущение бесконечного счастья, я тут же почувствовал невыносимую душевную боль: она умрет!
Скоро! Совсем скоро!
Я могу жить, жениться, потрясать мир своими открытиями, рожать и воспитывать детей…
Черт возьми, я могу родить сына!
Кроме блажи мне ничто не мешает, а она умрет! Умрет из-за меня, из-за моей слабости, глупости…
О, как я себя ругал.
Еще одна беда на меня свалилась.
Сколько их предстоит пережить за этот день?
Я долго лежал, цепенея, пока она не убрала с моего плеча свою голову. Убрала, откинулась на подушку и простонала:
– А теперь и умереть не страшно.
Это было последней каплей. Я чмокнул ее в щеку, шепнул «скоро вернусь» и вылетел из спальни. Одной рукой накидывая на ходу махровый банный халат, другой схватил трубку радиотелефона, торопливо набрал номер матери и спросил:
– Как долго ведет свою разрушительную работу этот твой яд?
Мать, не задумываясь, выпалила:
– Пока ядоноситель не заразит всех мышей или тараканов.
Я оторопел:
– При чем здесь мыши и тараканы?
– Ну как же, – поразилась мать, – они же мне надоели, сволочи. Лезут со всех щелей и особенно от соседей.
– Мама, я говорю про яд!
– И я про то же. Потравить бы их всех разом: и тараканов, и мышей, и соседей, чтобы не мешали мне жить. Но (какая беда!) ограничусь мышами. И тараканами. Соседей придется исключить. Из гуманизма к человечеству. А жаль.
Кто знает мою мамулю, тот понимает как далека она от проблем гуманизма. Видимо, понимая, что в голове моей назрел протест, мать пояснила:
– Понимаешь, Роби, это последнее изобретение науки. Яд со страшной силой влияет на генную структуру всех белковых образований.
– И как он влияет? – спросил я, заподозрив неладное.
– Лишает их этой, как ее… – Она растерялась: – Надо же, забыла…
