Но всеми признанный асс у нас дед. Он комуниздил с размахом, в голодные времена еду ему отдавали сами и пакетами, на обед и ужин в доме всегда водились свежие овощи и фрукты, а также яйца, сахар, мука, орехи и прочее. Он затыкал за пояс даже бабушку, работницу торговли, которая на голубом глазу снимала сливки с привезенного бидона общественного молока, что бы отнести их домой, и ни один комар не успевал подточить носа.
У меня своя слабость… я натура утончённая, семейная меркантильность мне претит. Поэтому я таскаю книги. Из магазинов, библиотек, с лавочек, столиков, прилавков… иногда из чужих домов и сумочек. Я всегда беру почитать, но никогда не возвращаю. Если удается, то я приношу десяток книг, иногда не один. Но главное в этом процессе, чтобы никто не заметил, ведь себе я могу объяснить все свои поступки, их причины и даже благородные мотивы, привести разумные обоснования, засыпать аргументами. С посторонними эти доводы почему-то не работают. И вот тогда, как эта фиолетовая старушенция, минимум, что они могут сказать: «Как вам не стыдно брать чужое?». Заставляя меня вспыхивать от негодования и задетой чести, мучиться невозможностью все объяснить и оставаться незапятнанной этими нелепыми обвинениями.
Я злюсь… злюсь и продолжаю проигрывать в голове эту унизительную ситуацию в поисках выхода, альтернативного конца, где все довольны и чисты. Я злюсь на то, что оказалась сейчас на месте осуждённого за то, за что не раз сама презрительно кривилась на других.
Но вот, что я поняла сегодня. Мне нравится воровать. Я испытываю величайшее наслаждение, когда операция проходит успешно, и книжка у меня в сумке, а никто и глазом не ведёт. Может быть, я впервые могу признаться сама себе, что я – воровка по сути… что я – часть своей семьи… её достойная или достойная её часть…
Умом ее обидел бог
Зато улыбкой не обидел.
Я – лицемерная женщина. Лицемерная до мозга костей, лживая до последнего волоска, до ядра каждой клеточки своей скудной души. Я практикую лицемерие, как образ жизни. Я поклоняюсь богу Лицемерия, потому что не верю в бога Правды. Наверное, меня научила этому мама. Так мы и живем долгие годы. Улыбаемся в лицо и ненавидим за спиной. У нас есть благородное объяснение, мы не говорим плохие слова. Правда маме плохо удается притворяться, ее лицо начинает искажать гримаса недовольства стоит только произойти чему-то для нее неподходящему.
Я сильно переплюнула ее в науке лицемерия. Я научилась улыбаться. Улыбаться всегда: на камеру, без камеры, с людьми и без людей, когда рада видеть приятных людей и когда презираю и осуждаю неприятных. Я упражнялась в лицемерии всю свою жизнь. Моя среда обитания (см. рассказ «Воспитание средой») ласково и неустанно помогала мне в этом, все казалось так и подыгрывало мне, все больше убеждая в правоте лицемерия…
У меня нет близких. Потому что я не способна на близость. Я не научилась близости, я умею только лицемерить. У меня есть родственники, конечно, но им я тоже улыбаюсь. Ни одна тень не омрачает мое лицо, когда я завидую им, когда ядовитая злоба ненависти душит меня, когда я вижу их успех или счастье. Я не могу сказать им прямо в лицо, что я думаю на самом деле о них, об их поступках и мнениях, образе жизни и взглядах на мир, я слишком труслива для этого. Я могу только улыбаться им, моя лучезарная улыбка скрывает мои настоящие чувства.
