– Это… коровам… Телятам, жеребятам…
– Ой! – я обалдела. Но не смогла ничего сказать. От напряжения закололо в рёбрах, что-то там отклеилось, и кровь потекла вниз по коже. – Посмотри лучше – бок!
Бросив пустой шприц на пол, пацан откинул простынку и стал ковыряться с приклеенной к моему боку нашлёпкой. Уй, больно – то…
– Скажи, что со мной, – попросила я.
Косноязычный мальчик, продолжая макать бинтом в ране, заговорил:
– Дядя Коля смотрел. Сказал это… ребро раздроблено. Плечо ничего – мягкие эти… ну эти…
– Ткани.
– Ага! Ткани задеты. И нерв. Будет болеть. Но типа ничего… Надо, чтобы не было заражения…
– А нога?
– Сильное крово… крово…
– Кровотечение. – Парень показался мне слабоумным. Даже жалко его стало. Мне перед слабоумными почему-то всегда неудобно. Я сразу стараюсь предугадать их мысли, дополнить, сама за них рассказать то, что они хотят поведать – только чтобы они не подумали, что я знаю, что они слабоумные.
– Ага. Сильное. Эту… Вену перебило. Мы наложили жгут. До сих пор стоит. Сняли – а она фонтаном…
– Это когда? – удивилась я.
– Вы спали. – Парнишка снова что-то там прилепил вроде пластыря с бинтом. И накрыл меня простынкой. При этом я смотрела ему в глаза, чтобы он не отвлекался взглядом на всякие посторонние органы. Он тоже мне смотрел в глаза. Всё, простынка наложена. Я вздохнула с облегчением.
– Раз кровопотеря… Слабость… Дядя Коля дал уколы. Мы их обычно коровам…
– Что?!
Вот это да.
– Они нормальные! Тут надо просто, чтобы стерильно было, и будет это… заживать… Дядя Коля сказал вас в больницу везть… Говорит, раз огнестрел… И что надо в этот… сосудистый отдел, что ли… Зашивать вену.
Я даже не знала, что сказать. Реальность была какая-то жуткая.
– Миленький, послушай. А где больница? Далеко?
– В райцентре. Ну эта… Которая с сосудистым. Только там с полюсами принимают. А у вас нету. Или есть?
– Полис в смысле? Есть, конечно. Только дома. В Москве.
Полис был в моей съёмной квартире, ключи от этой квартиры у Женьки – в сумке, вместе с остальными моими шмотками. Надо ехать к Женьке. Но если ранение огнестрельное, в больнице это не хуже дяди Коли поймут, приведут ко мне милиционера – и я стану ему объяснять, что летела я так, летела по небу, а тут – раз! И пальнули по мне нехорошие дяди. Куда меня отправят после излечения? Правильно, к психиатру. Придумать что-нибудь? Попробовать описать приметы тех молодцов-охотников на джипе. Но я их не разглядывала – это раз, а два – они по человеку не стреляли. Так они скажут. И будут правы. Потому что я… Да, кто всё-таки я? Что за полёты мне мерещились? И кто по мне в таком случае на самом деле стрелял?
– А мы где сейчас?
– На ферме, – ответил умник.
– А где это?
– Ну… Это… Около нашей деревни.
– Понимаю. Деревня как называется?
– Ключи.
В системе «Вопрос – ответ» мы выяснили, что это за район. Какой Подольск, какое Белоусово – я была в другой области, не в Московской, а в примыкающей к ней! И каким ветром меня сюда занесло?
Я так устала от общения со своим слабоумным другом, что потихоньку глаза мои закрывались, закрывались, и я снова впала в сладкую бесплотную дрёму.
А из нее, конечно, перетекла в сон. Потому что когда я проснулась, лампа на столе не горела, солнечные лучи били точно в середину маленькой комнатки.
– Эй! – позвала я.
Жеребячий лекарь – я всё прекрасно помнила! – не отозвался.
Мне нужен был туалет. Немедленно.
Я повертела левой ногой – без проблем. Правой… Вроде какой-то слабый сигнал она уловила. Когда моча ударяет уже в голову, какое угодно, мне кажется, больное тело можно заставить подняться и идти на поиски ватерклозета. Так я и сделала. Упираясь во всё, что можно, левой рукой и левой ногой, я спихнула себя с лежака. Постаралась поставить правую ногу на пол. Наступила левой. Встала на неё. Стараясь правую почти не задействовать, заковыляла к двери. Без линз и очков, а заметила её. Стало быть, не такой уж я и слепыш – с моими-то минусом три с половиной. Жить можно. Вернусь – выясню, где линзы.
