Марине было жалко смотреть на маму, да и сорокалетний, похудевший и заметно постаревший Андрей Григорьевич выглядел сгорбившимся, как старичок, и притихшим, как нашкодивший подросток, только голубенькие отцовские глазки Оксаны светились от счастья. То и дело, потряхивая своими реденькими белокурыми кудряшками волос, собранными в два тоненьких пучка, она много говорила.
Восхищаясь новым кимоно для занятий каратэ, подаренным родителями отца, просмотренным фильмом, по-детски жалела Марину, отказавшиеся от посещения кинотеатра. Иногда восхищённый монолог Оксаны прерывался, чтобы засунуть в рот очередной кусок сладкого пирога специально испечённого матерью к их возвращению и запить его чаем. Заметив на себе пристальный взгляд зелёных глаз сестры, которые, когда та смеялась или злилась, блестели и приобретали оттенок бирюзы, удивлённо спросила: «Ты что, Марин, так на меня смотришь? Завидуешь?»
- Ты или говори, или ешь. Не делай то и другое одновременно.
- Почему это.
- Если не подавишься, то толстая, как Машка, станешь, в кимоно новое не влезешь.
- Ну, вот опять! Пап, что она меня обижает? – кокетливо просила защиты младшая дочь.
- Что ты папкаешь? Что он мне сделает? Мораль читать будет о плохом поведении после всего? Спасибо, мама, я сыта. У меня много уроков.
Однажды засидевшись за воскресным вечерним чаепитием, отец девочек остался у них ночевать, и хозяйка постелила ему в гостиной. Часто после работы Андрей Григорьевич заходил в кондитерскую, а затем спешил к бывшей жене и детям на чай. Его приход радовал только Оксану. Иногда кроме пирожных он приносил цветы Ольге Николаевне, которые та принимала без радости, сухо благодарила и ставила вазу с букетом в гостиную, где он оставался на ночь. Марина удивлялась такому поведению отца, осторожно присматриваясь и к изменениям, и переменам в его характере. Вёл он себя подозрительно тихо, никого не критиковал, не учил жизни и даже однажды предложил помыть посуду после чаепития.
Постепенно визиты стали ежедневными, воскресные прогулки с младшей дочерью и пирожные более редкими. И вскоре общая комната квартиры начала заполняться вещами Андрея Григорьевича, потом часть его одежды постепенно перекочевала в спальню Ольги Николаевны. После этого воскресные развлекательные походы Оксаны с отцом прекратились совсем, а ещё через некоторое время Марина опять услышала его недовольное бурчание, упрёки и крики. И постепенно Ксюня превратилась в ленивую тупицу.
За эти шесть прошедших лет Марина успела окончить школу и один курс университета, завести новых друзей и была счастлива, но вне дома.
Звонок сестры раздался, когда она после занятий, чтобы как можно дольше не идти домой, с подругами сидела в кафе.
- Марин, ты, где ходишь? Иди скорей домой.
- Что случилось?
- Папа собирает вещи, он сказал, что мы его не уважаем, не ценим и не понимаем. Он устал от нас и хочет пожить у родителей.
- А мама что?
- Она же на работе. Я ей звонила, говорит, что у неё совещание, занята очень и не может приехать. Приезжай ты скорей.
К тому времени, когда Марина вошла в квартиру, отца уже не было дома. Да и девушка не спешила, не понимая, зачем сестра ей звонила, и что в данной ситуации она могла сделать и нужно ли это и кому? Она эти шесть лет никогда не пререкалась с отцом, молча выполняла все его требования, не жаловалась на него матери, не лезла в чужие отношения и жизнь. Ещё в прихожей она заметила, как просторно стало на вешалке, в шкафах и непривычно тихо.
