Анюта решила устроить дочке сюрприз. В день выпускного сказалась больной, Лизавета будто бы обрадовалась, что мать не пойдет в школу. А когда Лизонька умчалась макияжиться к подружкам, Анюта спрыгнула с кровати, ловко взбила кудри, как у Жюльет Бинош (когда-то ей говорили, что они с Жюльет – одно лицо, только Анюта, естественно, лучше), накрасила ресницы, приоделась. По улице шла, как по подиуму, губы сами растягивались в бессмысленную улыбку. Боже, как давно, как давно она не была просто женщиной, беззаботной, легкомысленной, веселой, чья голова не кладезь мрачных мыслей о том, где бы денег раздобыть, а всего лишь постамент для очаровательных кудряшек. Встречный прохожий ущипнул ее за мягкую складку чуть пониже поясницы и сказал: «Хороша девка, да, жаль, не моя!» Ну да, он был нетрезв, ну и что, грубое внимание подвыпившего ловеласа – тоже комплимент.
Когда Лизонька увидела мать, у нее вытянулось лицо, но Анюта это не сразу заметила. Бросилась на шею дочери, весело воскликнула:
– Ага, не ожидала! Сюрприз! Думала, я не приду посмотреть, как моей конфетке вручают аттестат?
Лиза поморщилась и нервно огляделась по сторонам: много ли народу наблюдает за этой сценой?
– Мама, пойдем в сторонку, мне надо кое-что тебе сказать!
– Ты ничего не замечаешь? Я волосы покрасила! А тетя Люся с десятого этажа помогла мне выщипать брови. Куда ты меня ведешь?
Когда они завернули за угол, Лизино лицо исказила недовольная гримаса.
– Мама, зачем ты сюда пришла? Хочешь испортить мне праздник?!
– Почему испортить? – растерялась Анюта. – Я просто посмотреть хотела. Ты моя гордость, я хотела…
– Мама, ну почему нельзя было посоветоваться со мной?! – возопила Лизонька. – Где ты взяла эти кошмарные шмотки?
От удивления и обиды Анюта даже отступила на шаг назад.
– Почему… Почему кошмарные? Туника итальянская, мне так сказали.
– Воспользовались тем, что ты у меня лохушка, вот и сказали, – фыркнула Лиза. – Да от нее за версту разит грязным вьетнамским подвалом, где потные работницы круглосуточно шьют ширпотреб за три доллара в день. А твой макияж? Мама, тебе ведь уже тридцать шесть! Разве можно в твоем возрасте так краситься!
– Детка, но маме твоей подруги Даши почти пятьдесят, а ты посмотри на нее. У нее блестки на веках.
– Да, потому что она выглядит как Памела Андерсон, а ты… Эх, – Лиза с досадой махнула рукой. – Но самое главное! Эта сумка! Если ты хоть немного меня уважаешь, ты должна ее выбросить!
– Ты что? – Анюта чуть не задохнулась от возмущения. – Она две с половиной тысячи стоит! Это самое ценное, что у меня есть. Между прочим, такая же есть у Ксюши Собчак, тебе ведь нравится Ксюша! Мне сказали, как она называется. Бер… Бир…
– «Birkin», – мрачно подсказала дочь. – Только ты знаешь, мама, сколько настоящая «Birkin» стоит?! Дороже, чем наша квартира, представь себе! Неужели ты не знала, что самый страшный грех – носить подделки!
– Я всегда думала, что самый страшный грех – это детоубийство, – уныло возразила Нюта.
– В таком случае знай, что этой сумкой ты убиваешь меня без ножа! Боже, надеюсь, тебя еще никто не увидел!
Соленая пелена заволокла Анютины глаза. Почему-то она вспоминала, как недобро усмехающаяся Тома говорила: «Кого ты воспитала, твоя дочь тебя презирает, стыдится!» Нет, не может быть. Просто у Лизоньки плохое настроение. Она нервничает. Экзамены были такими трудными. К тому же у нее первая любовь. А сумка… Ну подумаешь, сумка. Ее можно быстренько отнести домой, раз Лизка так бесится. До начала торжественной церемонии еще полно времени. Все будет хорошо.
