От этого танца порой можно было сойти с ума, даже если человек знаком тебе с детства, и ты привык к нему ещё тогда, в те годы.
Теперь я чувствовала себя слишком большой, слишком чужой для этого дома. Я словно бы не влезала в него.
Иногда я выходила в город без всякой цели или брала с собой работу, чтобы делать её где-нибудь вне дома – в читальном зале библиотеки или в кафе соседнего торгового комплекса, где можно было часами сидеть с одной чашкой кофе, не привлекая к себе внимания; иногда я сидела в кафе с открытия до начала дневного наплыва людей, даже и вовсе ничего не заказывая. Денег у меня почти никогда не было. Эти скитания по району и по городу, эта неприкаянность, напоминала мне мои школьные годы, когда я пропускала занятия или просто не хотела возвращаться домой и часами без цели бродила по улицам.
Я подолгу бродила по городу и тем летом. Кажется, пешая ходьба стала для меня своеобразной формой жизни, я жила в движении, перемещаясь по городу в произвольных направлениях, согласно интуитивным маршрутам, и на ходу думала, мечтала, даже сочиняла что-то. Пространством я отмеряла время, и мои передвижения по городу, кажется, не имели иной цели; больше мне некуда было себя деть, и я растворяла себя в движении.
Когда я повстречала Якоба, я тоже совершала движение по одному из своих бесконечных маршрутов. Я шла, и это было моё обычное состояние, это больше нельзя было даже назвать занятием.
Иногда чтобы прояснить для себя что-то, мне нужно было созреть. До определённого момента я могла жить иллюзией, пребывать в иллюзии, даже отчасти сознавая, что это иллюзия, но не стремясь прояснить ситуацию для себя. Потом, в какой-то момент, желание знать правду перевешивало.
Я зашла в торговый комплекс, поднялась по эскалатору и села за один из свободных компьютеров, стоявших в коридоре перед освещённой витриной книжного магазина. Снаружи лил дождь, по тротуарам стекали потоки воды, машины со включенными фарами неслись сквозь дождливые сумерки, поднимая фонтаны брызг. Пока я шла сюда, дождь промочил меня насквозь.
Я оплатила полчаса и вышла в интернет.
За соседними компьютерами несколько мальчишек, здешние завсегдатаи, играли в компьютерные игры; до меня долетали звуки стрельбы и стук их пальцев по клавиатуре, но между собой они не разговаривали, кажется, они были полностью поглощены игрой.
Кажется, долгое время, почти втайне от самой себя, я думала, что Якоба могли посадить из-за меня. Может быть, мне нравилась эта мысль, может быть, она мне льстила, и я не слишком стремилась выяснить правду. Задним числом это казалось не столь уж важным. Может быть, подспудно я боялась разочарования.
Кроме того, не думаю, чтобы мне часто за все эти годы попадался в руки уголовный кодекс.
Так или иначе, правда разочаровала меня даже сильнее, чем я могла ожидать.
Уголовный кодекс всё называл своими именами. Мой возраст в тот год был «возрастом добровольного согласия»; я наконец произнесла и другие слова: «интимные манипуляции» – так называлось то, что было между нами, он «склонял меня» к интимным манипуляциям. Я подумала: всего лишь один случай из многих и многих между взрослыми мужчинами и несовершеннолетними, будь то юноши или девушки; девушки чаще.
Но как бы это ни называлось, в этом не было ничего подсудного.
Мне было достаточно лет, и это не было насилием.
Я подумала: всё правильно. Я тогда даже не чувствовала себя ребёнком, я чувствовала себя женщиной, я не считала себя жертвой.
