Женщины Жана - страница 11

– Сталин договорился с англичанами и американцами, что всех русских ему вернут.

Дик долго прикуривал, и Жан догадался, что тот уже все решил, и не ошибся. «Здесь оставаться не стоит. Кончится полицией».

Как оказалось, они обросли вещами. Дик подарил им два видавших виды, но крепких саквояжа. Жан не планировал ничего загодя, он был деловит в вопросах, не требующих предвидения, и Марии оставалось только следовать за ним.

– Куда мы идем?

– В Сен-Жиль, – ответил Жан, немного пожалев, что Мария не оценит его связи в буржуазном Сен-Жиле. Старый приятель-сапожник отдал им свою каморку на то время, когда она не была мастерской, то есть с темноты до рассвета, что непритязательного Жана вполне устраивало, а Марии выбирать не приходилось. Она лишь пыталась разгадать странные сигналы о том, что путешествие близится к развязке. В черных окнах старых особняков отражались уличные фонари, если они не были заколочены, и тогда Марии еще сильнее хотелось в них заглянуть. Самый безжизненный из домов показался Марии самым красивым. «Тюрьма», – с равнодушием экскурсовода, у которого закончилось рабочее время, отозвался Жан. В уличном кафе в Икселе она попробовала пиво, оно ей не понравилось, но понравился господин с закрученными усами, сидевший за соседним столиком и с интересом наблюдавший, как ей не понравилось пиво. Она разглядывала людей, которые выглядели усталыми уже с утра, хоть были хорошо одеты, но улыбались ей как люди, у которых нет причин не улыбаться чужакам. Мысль о скором прощании была похожа на этих усталых людей, она шелестела оседающей пивной пеной и шинами нечастых автомобилей, Мария валялась с Жаном в Форест-парке под застывшими облаками и думала, куда делся ветер. Она разглядывала свои руки, прежде покрытые рыжеватыми волосками, но теперь вся кожа была гладкая, как латы на конной статуе предка герра Кройцмана у западной стены бременской мэрии. Какой может быть кожа, которая не чувствует ни жары, ни мороза, ни боли, ни ласки, и только ветер, даже самый легкий и далекий, ее кожа ловила, особенно почему-то на запястьях и локтях, а здесь, на лужайке, не было даже штиля, потому что штиль она тоже чувствовала.

Ей было тепло с Жаном, но она все чаще косилась на него в надежде, что ему куда-нибудь надо хоть на минуту уйти, а Жан, как назло, ее не оставлял, и она решилась: «Давай сходим в посольство». Она улыбалась, она еще сама до конца не была уверена, но Жан сразу представил себе, как прощается с Марией, ему захотелось пощупать возникшее видение: как это случится? И где? На перроне, у автобуса, может, русские ее заберут к себе прямо в посольстве, и уже вечером можно успеть домой, пока Анемари не уснет?

У входа в посольство дежурили два сонных полицейских. Попытавшись выслушать Марию, они с надеждой перевели взгляд на Жана.

– Русская?

– Русская. Немцы увезли в Германию. А теперь ни немцев, ни русских.

– И что хочет?

– Домой.

– А вы?

Жан не успел ни ответить, ни задуматься. Их позвали, Мария глубоко вдохнула и улыбнулась Жану, будто прощаясь. Человек в очках, похожий сразу на всех тех, чьи портреты висели в коридоре, что-то монотонно бубнил, будто молился, и только по ответам Марии Жан догадался, что он задавал вопросы. Фамилия… Год рождения… Откуда… Как оказались в Бельгии? Из Германии? Ах, вот оно что? Что ж, тогда рассказывайте с самого начала…

Через три часа Жану стало казаться, что он уже все понимает. «Как звали хозяйку в Бремене?..» Жан, чтобы не уснуть, не отрывал глаз от Марии, но она больше не искала у него помощи, и ему стало даже немного обидно. «Как вы попали к американцам? Почему вы не направились в зону, которую освобождала Красная Армия?» Жан все-таки задремал. Ему снился Сталин, ждавший его в беседке в его схарбекском дворе, они должны были вечером сходить к старому Норману пропустить по рюмке женевера, как до войны, и когда он уже почти придумал, что наплести Адриане, Сталин постучал пальцами по его плечу. «Товарищ!» – услышал он сквозь сон, осознав, что обращаются к нему, и уже явно не в первый раз.