Женщины Жана - страница 7
Но ошиблась. Через пару месяцев Петр Филипыч исчез. Знаком войны стали мотоциклы. Немцы с ленивой благосклонностью позволяли селянам разглядывать их сверкающие, разогретые на солнце черные «зундаппы», они что-то деловито объясняли мальчишкам, и наладили колхоз, будто выпытали все тайны его устройства у Петра Филипыча. У соседки Евдокии поселились полковник и капитан. На окраине села в палатке расположился взвод. Из ломаных рассказов рыжего увальня-ефрейтора, повадившегося таскать ей воду, Мария уяснила, что в селе встали какие-то тыловики, и это вполне соответствовало семимильковскому стратегическому положению посреди холм-жирковских болот и пустошей. Война напоминала о себе далеким гулом и дезертирами, которые не могли взять в толк, почему она так никуда и не сбежала…
… В Стеенворте Мария оторвалась от окна, потому что зашли мальчишки-солдаты, огляделись, быстро, как по команде, растянули на полу мокрый тент и, извинившись перед Марией, нырнули под него и затихли, будто уснув, и Мария вспомнила, что в вагоне действительно можно жить. Два года назад в другом вагоне парни, согнанные со всей Смоленщины, пытались быть разбитными, но смешно прятали глаза, будто это приходила их, а не девчачья очередь приседать на корточки над дырой, проделанной в полу в углу вагона…
Хозяин маленькой гостиницы на привокзальной площади в Аалсте достал ключи, сходил в чулан и принес таз, тщательно его вытер, вручил Жану, потом, что-то вспомнив, куда-то выскочил и через несколько минут вернулся с куском колбасы и несколькими ломтями хлеба.
– Если честно, вы первые после войны. Откуда?
– Отсюда, – серьезно отозвался Жан, и хозяин, не поняв шутку, все равно рассмеялся, потому что в нежданных гостях ему понравилось все.
Ужин стал предвкушением, как это бывает, когда оба знают, к чему идёт дело. Жан запер болтавшуюся на петлях дверь, которую все равно некому было бы потревожить. Он успел оглядеть Марию – без нетерпения, и подумать, что примерно такой белесой, с широкими коленями и пожухшей грудью он себе ее и представлял, а она и вовсе ни о чем не стала думать, разве что куда опять деть руки. Потом, не одеваясь, они снова взялись за колбасу, и, наконец, друг другу улыбнулись, заключив, что без общего языка иногда проще.
Наутро Жан вышел из гостиницы, из-за угла подкралось солнце и весело полоснуло по глазам, Жан на миг зажмурился, чуть повёл плечами в ласковом ознобе утра, готовящемся стать жарким днем. Он обогнул площадь и вспомнил, что к центру можно пройти дворами, но за задним фасадом святого Мартина что-то строилось, и он перемахнул через забор, чтобы поваляться на скамейке у ратуши и перевести дух от накрывшего вдруг успокоения.
Регулируя полузакрытыми веками приток солнца, он вспомнил, зачем собирался в Моорсел, и усмехнулся своей вчерашней фантазии – найти Марии там какую-нибудь работу за еду и крышу. В идее был и второй смысл, который для Жана был решающим – скрывать ему, раз приехал, нечего, стало быть, Адриана, которую голубиной почтой оповестят уже к вечеру, оценит, как он ищет выход, даже самый дурацкий. А он к этому самому вечеру, пристроив Марию, вернется один, и все закончится…
Однако после ночи в гостинице, он догадался, что в Моорсел теперь, пожалуй, лучше без Марии. Не открывая глаз, он устроился на лавке поудобнее и представил, как дребезжащий грузовик, набитый чьим-то скарбом, нагонит его километра через два от Аалста, минут через пять его встретит колокольня святой Гудулы, дружелюбно и по-свойски, будто она не кафедрал, а амбар или водонапорная башня. Жан обойдет собор, сгонит муху с витража и проследит, как она перелетит на заколоченные ставни дома настоятеля, сын которого ушел в Сопротивление и не вернулся. Потом перейдет через дорогу, разделяющую Моорсел на храмовую часть и ту, которую Гудула целиком покрывала своей утренней тенью, двинется вдоль площади и конечно обо что-нибудь споткнется у заросшей густой травой кондитерской старой Лисбет. Через занавешенные окна корчмы «У Сесилии» попытается разглядеть пожелтевшие раритеты времен первой мировой и расписание футбольных матчей моорсельской команды, в которой Жан бегал левым хавом…